[*[Джо]*]

Такие вот осенние очень милые Ичиго с Рукией)

Autumn IchiRuki by ~firstlovestory on deviantART

@темы: art by Deviantart.com, Фанарт

---

Драбблы со стрингфеста

[Chirsine]

Автор: Chirsine
Бета: -
Ретинг: PG
Пэйринг: Ичиго/Рукия
Жанр: драма, романс
Дисклаймер: стандартный отказ от авторских прав
Статус: закончен
По заявкам чудесной ~Ageha~ со стрингфеста.

Т23-39 Ичиго/Рукия. Досада. "И все же это неприятно — знать, что ты снова права".

907 слов

Пустой рассыпается в воздухе хлопьями черной гари, сдобренными кристалликами льда. Духовные частицы растворяются в воздухе, впитываясь в ткань мира живых, возвращаясь в свой собственный круговорот смерти и перерождения.
Ичиго, зависший в небе над Центральным Парком Каракуры, скрыт от глаз обычных людей отнюдь не слоями легких и тонких зимних облаков, низко стелящихся над землей и скупо осыпающихся горошинами снега.
Его защищает непреодолимая граница между мирами.
— Ичиго?
Рукия уже открыла им проход в Сообщество Душ и ждет у раздвинутых седзи с рисунком в виде заснеженной рябины на бумажной части. С другой стороны их ждет доклад о успешно завершенной совместной миссии — четвертая по счету после того, как с Ичиго был снят десятилетний запрет на появление на грунте — и возвращение к размеренной офицерской жизни.
Жизни стабильной и неизменной. Однообразной. Полной шороха заполняемых бумаг, глухих ударов деревянных мечей во время тренировок и совместных прогулок по территории тринадцатого поздними вечерами, после того как Ичиго закончит ежевечерний лейтенантский доклад Укитаке-тайчо о состоянии дел в отряде.
Прошло пять лет после заточения Айзена и окончания войны с арранкарами. Еще десять — с момента назначения Ичиго на пост лейтенанта Тринадцатого отряда. Еще год — и уже четыре миссии — с его первого возвращения на грунт после такого разумного, но жестокого и сложновыполнимого приказа не покидать пределы миров не-живых.
Совет Сорока Шести был милостив к Ичиго, позволив бывать в Уэко Мундо и навещать старых друзей — из тех, кто остался в живых и мог его там встретить — там.
Но мир живых за десять лет проведенных вне ежедневной суеты и чувства утекающего сквозь пальцы времени — своего времени — изменился так, как не менялся за те же десять лет, что Ичиго прожил без силы шинигами после победы над Айзеном.
Достаточно было уйти, отвернуться от торопливой, несущейся вскачь жизни смертных, которые никогда не успевают выполнить всего, что они хотят, и Ичиго уже не может понять этот мир.
Ичиго уже чувствует себя чужим. Глядя на Каракуру, разрастающуюся ввысь небоскребами и вширь — уютными маленькими домиками на небольшие семьи, он не узнает свой город.
А Каракура не узнает и отказывается принимать его.
Они тепло и с ноткой грусти для обоих распрощались насовсем одиннадцать лет назад, когда Ичиго сделал свой выбор и предпочел суете, коротко и ярко полыхающей, чтобы после скоротечно угаснуть, стабильную вечность, тянущуюся в своем ленивом безвременьи.
— Помнишь, что я говорила? — Рукия подходит к нему со спины.
Под ними Национальный Парк Каракуры, куда зимой молодые мамаши частенько приводят своих детей поиграть в снежки или покататься на коньках на застывшем озере, переоборудованном под каток.
— Помню.
Рукия грустно улыбается и качает головой.
— Идем, нам пора.
На смену им — яркому, сильному, неповторимому выпуску старшей школы Каракуры — уже пришло не одно новое поколение.
Бывших одноклассников и друзей с параллели закружила в коротком и красочном хороводе жизни их реальность — та, от которой Ичиго отказался.
И у них семьи. Дети. Жены и мужья. Свой бизнес, а может быть и долгожданное назначение преподавателем японской литературы в ту же старшую школу, в которой когда-то они были все вместе.
Вот Тацки отвешивает крепкий подзатыльник подравшемуся со сверстниками сыну, а сама тихонько улыбается, радуясь тому, какой он у нее сильный и смелый. И может быть даже пойдет по стопам матери.
Вот гуляет в обнимку со старинным романом в безлико-аккуратной обложке Орихиме, мечтательно прикрыв глаза и углубившись в заснеженную рощицу по расчищенной каменной тропинке.
Исида остался в Токио и, как и его отец, открыл клинику. Наверняка чтобы доказать, что можно спасать жизни людей, оставаясь при этом благородным и гордым квинси.
Чад помогает Урахаре. Они втроем с Орихиме частенько встречали Ичиго в Уэко Мундо. Это была их маленькая тайна, их лазейка и способ рассказать ему — успокоить — что в Каракуре, которую Ичиго оставил в одиночестве, все в порядке. И даже Пустых стало меньше.
Ичиго видел мельком, во время прошлых миссий, Мизуро и Кейго. Видел почти всех своих бывших одноклассников. Они жили — спокойно и счастливо, легко преодолевая трудности. Меняясь, вырастая, мудрея, старея.
Ичиго не чувствует в себе никаких изменений — он остался все тем же, что и одиннадцать — и даже шестнадцать — лет назад. Он остался мальчишкой.
Скоро его повысят до капитана и дадут свой отряд. Скоро он посватается к Рукии, и его официально примут в клан Кучики.
Но в Ичиго так ничего и не изменилось.
Сообщество Душ как янтарь для неосторожно попавшей в его плен мушки — в нем застывают навсегда. Вечный покой и стабильность. Размеренность и неизменность.
Не деградация, но полная остановка.
И время, льющееся застывшей в лед водой.
Это был его выбор.
— Ичиго, пойдем, — Рукия переплетает свои пальцы с его и тянет за собой, силой заставляя оторвать взгляд от бурлящей под их ногами жизни. — Нам пора возвращаться домой.
Его дом остался где-то далеко в другом мире, времени и пространстве — там, где совсем уже взрослая Юзу готовится выйти замуж. Там, где Карин играет за национальную сборную и раз в полгода приезжает навестить сестру и старика-отца. Там, где Куросаки Ишшин, сгорбленный и уже почти полностью седой, отживает свой смертный век, на выходные отправляясь в гости к Урахаре — поиграть в го и посплетничать о нынешней молодежи.
Ичиго вздрагивает, словно приходя в себя от неправдоподобно-живого и яркого сна.
— Все же это неприятно — знать, что ты снова права, — отрывисто и тихо произносит он.
Каждое возвращение на грунт — как разбереженная рана, ноющая и болезненно-вяло истекающая густой, темной с плотными сгустками кровью. Каждый, кто помнит свою жизнь среди людей, проходит через это. Не Ичиго первый, и не он — последний.
Слова уносит порыв колюче-холодного и злобного, какого не бывает даже в отдаленных районах Руконгая зимой, ветра.
Но Рукия слышит его.
Она всегда слышит.
И только крепче сжимает его замерзшие пальцы в своих, надеясь согреть.

===
Т22-29 Ичиго/Рукия, по следам последней главы. "Спасибо? За что?"

1180 слов

Ичиго с трудом выбирается на скос крыши — подоконник снаружи слишком узкий и скользкий после освежившего ночью запыленную летнюю Каракуру дождя. И цепляться за все еще влажную по краям черепицу оказалось не так легко, как он думал вначале.
Всего-то несколько дней с того, как он вернулся в свое тело и распрощался с ушедшей, как считает Урахара, навсегда силой.
И меньше часа с момента его встречи с Рукией в новеньком, с иголочки, гигае.
А они распрощались-то совсем недавно, думая, что навсегда.
— Ты как сюда так запросто залезаешь? — пыхтит Ичиго, подтягиваясь на руках и забрасывая ноги на крышу.
— Ну я же шинигами, — Рукия, усевшаяся на гребень крыши, уже совсем сухой и даже успевший за день нагреться на солнце, показывает ему язык.
— Тоже мне, большое достижение, — бормочет Ичиго, балансируя и поскальзываясь, но упорно взбираясь вверх, чтобы расслабленно разлечься на сухом участке черепицы рядом с Рукией и, закинув руки за голову, подремать под солнцем.
— А еще гигай Урахара-сан дал хороший, — она демонстративно сгибает и разгибает руки в локтях, поднимается и, без труда балансируя по гребню крыши, пропрыгивает туда-сюда, раскинув руки в стороны. — Гибкий, удобный…
— Ты там поосторожней что ли будь, а? — напрягшийся Ичиго на всякий случай открывает глаза и садится, чтобы успеть вовремя среагировать, случись что.
Гигай-то гигаем, но свалиться с крыши он Рукии не позволит.
— Да ладно тебе, Ичиго, — фыркает она, придерживая широкополую летнюю соломенную шляпку на голове, попрыгивает мимо него.
А потом, сняв сандалии, чтобы чувствовать стопами шершавое и сухое тепло крыши, опускается рядом.
— Здорово, что тебя отпускают на грунт, — Ичиго снова ложится и закрывает глаза.
— Да, — коротко соглашается Рукия и пододвигается ближе, чтобы удобнее было переложить его голову себе на колени и запустить пальцы в рыжие и теплые, как нагретая солнцем черепица, вихры. — Я должна договориться с вайзардами, чтобы они подольше задержались в Каракуре и согласились пойти на контакт с посланцами Готей-13. Не знаешь, как лучше подступиться к Хирако-сану?
— Договориться с Хиери. Она его за шиворот приволочет куда угодно, — лениво бормочет Ичиго в ответ.
— Буду знать, — с самым что ни на есть серьезным видом кивает Рукия.
А потом смеется, продолжая перебирать-гладить пальцами волосы Ичиго.
— Я с Хирако поговорю, — вздыхает он. — Они задержатся. А что за посланцы-то?
Рукия молчит, таинственно улыбаясь.
— А, ну да, я ж теперь ко всем этим вашим делам отношения не имею… — Ичиго обиженно сопит и возится, намереваясь сесть.
— Имеешь, и еще какое. Ты там тоже будешь присутствовать, — примиряющее говорит Рукия, удерживая его за плечи и не давая подняться. — Как посредник. А нам всем выдадут гигаи.
— «Нам»? — переспрашивает Ичиго, перехватывая ее руки и усаживаясь лицом к ней и спиной к скату крыши.
— На грунт прибудут сотайчо-доно и три капитана с лейтенантами — Бьякуя-нии-сама с Ренджи, — Ичиго оживляется, — Маюри-тайчо вместе с Нему и Укитаке-тайчо, — Рукия неожиданно замолкает и, переведя дух, словно бы перед сообщением самой главной новости дня, выпаливает: — А вместе Укатаке-тайчо ним буду я, как лейтенант тринадцатого.
— Тебя повышают до лейтенанта? — с по-мальчишески радостной и открытой улыбкой спрашивает Ичиго.
Рукия молча кивает, улыбаясь и легонько поглаживая подушечками пальцев его ладони.
Ощущения в гигае намного острее, чем когда она находится в своем духовном теле, и Рукия стремится продлить любой физический контакт с Ичиго настолько, насколько это возможно.
Чтобы потом осталась память об ощущениях. И о чувствах, которые они вызывают.
— Я тобой горжусь, — ухмыляясь, заявляет Ичиго.
— Ну конечно гордишься, придурок, — вздыхает Рукия. — Смотри с крыши не свались от гордости, — добавляет она с ноткой испуга вместо привычной им обоим насмешки, когда Ичиго слишком сильно отклоняется назад и на несколько мгновений теряет равновесие.
— Да уж постараюсь, — сконфуженно бормочет он, пересаживаясь на гребень крыши. — Отсюда вид хороший, да? — Ичиго переводит разговор на другую тему, видя, как поблескивают у Рукии глаза от едва сдерживаемого смеха и желания высказать ему что-нибудь по этому поводу. — Вон Каракурская телебашня. И здание центральной больницы…
— Вижу, — она откидывается назад, облокачиваясь на его плечо и руку. — А вон парк. И небоскребы делового района.
— А вон там крыша школы.
— И спортивное поле.
— Впереди, видишь, за теми двумя серыми зданиями стеклянный купол? Не видишь? Тогда давай-ка…
Ичиго усаживает ее рядом, словно бы невзначай придерживая за талию, чтобы Рукия, если вдруг такое случится и она потеряет равновесия, не сорвалась. А затем другой рукой указывает вдаль, куда-то за ряд зданий делового района.
— Там бассейн строят городской. Говорят, в следующем году закончат.
Она конечно же сразу все понимает и легко просекает его нехитрый маневр.
— Может быть. А там что? — Рукия неопределенно указывает подбородком куда-то в дома со стороны Ичиго.
И накрывает его руку своей ладонью.
Ичиго каменеет, замирая на несколько секунд в полной неподвижности.
— А… там, да? Вроде какой-то новый торговый центр, — нерешительно произносит он.
Рукия, чувствуя его напряжение, сама придвигается ближе.
И Ичиго, кажется, расслабляется.
— Вон, в центре, крыша кинотеатра, — он указывает влево.
— О, помню. Мы на ней еще Пустого поймали, ну того, на гусеницу похожего. С лиловыми кляксами.
— Точно! Помню. А вон там, плоская такая, с сеткой толстой, видишь? Это старая больница заброшенная, туда еще Канондзи приезжал со своим шоу.
Рукия смеется.
— Если бы не Урахара-сан тогда, то мы попали бы в очень крупные неприятности.
— Ну так кто ж знал, что он действительно призраков видит!
— И умудряется из них Пустых делать. Ты бы знал, Ичиго, что было в научном отделе, когда они выяснили, почему стольких душ недосчитались…
— Ты надолго на грунт? — неожиданно спрашивает он.
— Это должен решить Совет Сорока Шести, — помолчав, серьезно отвечает Рукия. — Сегодня объявят новый состав и проведут первое заседание. Но знаешь, — неожиданно бодро продолжает она, — их внимания столько проблем требует… В общем, я думаю, нам помимо всего прочего месяц-другой обеспечен точно. А дальше нии-сама обещал поговорить с членами совета из нашего клана и из дома Шихоуин, так что придумаем что-нибудь.
Ичиго фыркает и быстро отворачивается, чтобы его ну совершенно счастливая ухмылка была не так заметна.
— О, а видишь, вон там такая крыша полосатая?..

* * *

В новоизбранный Совет Сорока Шести попадут лишь восемь шинигами от дома Шихоуин и трое — что есть неофициальная демонстрация недоверия и поставленного под сомнение статуса клана — от Кучики.
Избранная Ямамото-сотайчо нейтральная политика по отношению к вайзардам будет подвергнута резкой критике, и переговоры отменят. Его пребывание на посту генерала Готей-13, после целого ряда неудачных, по мнению членов Совета, решений во время войны с арранкарами, будет оставлено под вопросом до следующего собрания, на которое назначат обсуждение ситуации с руководящим составом тринадцати отрядов и вероятное переизбрание главы Готея.
Новый Совет Сорока Шести прикажет отправить на грунт отряд капитанов с целью захвата угрожающих благополучию Сообщества Душ вайзардов и Урахары Киске, создателя Хогиоку, признанного ответственным за последовавший из-за его детища инцидент с Айзеном Соске.
Население Каракуры, как жителей города смертных, пребывавшего в границах Сообщества Душ на протяжении более чем двухсот пятидесяти четырех часов, а значит — вероятно подвергшихся недопустимым изменениям, будет приказано уничтожить.
В ночь на пятнадцатое июля на грунт будет направлен карательный отряд из тринадцати капитанов и подразделения омницукидо.
Ленивое и сонное солнце нехотя уползает за горизонт, окрашивая густым красным стены и крыши домов. Сильный ветер с юга несет темные, лиловые в свете закатных лучей грозовые облака.
Где-то вдалеке слышны гулкие и тяжелые раскаты грома.
— Наверное, нам пора вниз, скоро снова дождь пойдет. Ичиго?
— Ладно, давай я сначала. Если что потом тебя внизу поймаю.
— Ичиго, придурок, ну тебе всегда бы везде первым успеть!
Они смеются.
— Эй, Рукия.
— М?
— Знаешь, спасибо.
— Спасибо? За что?

Вопрос: Оценка

1. 1		1	(4.17%)
2. 2		0	(0%)
3. 3		0	(0%)
4. 4		1	(4.17%)
5. 5		22	(91.67%)
Всего:		24

@темы: Фанфикшен

---

Клипы*____*

[Yami no Serena]

Поднакопилось у меня несколько хороших клипов. Думаю, брошу их-таки сюда.

1. 21 Guns.
Клип очень хороший. Мелькающий периодически мужик (певец) только раздражает немного.


2. Already Over


3. Yellow


4. Tearing Away


5. Inaudible Hearts


6. Keep Forgetting
Автор запретил встраивание, поэтому только ссылка.
www.youtube.com/watch?v=EqE3a0EqVEE

7. Louder Than Thunder

@темы: Клипы

---

Новый дизайн

[Ичиго+Рукия]

По случаю такого щедрого подарка от уважаемого мангаки в виде разворота с любимым ОТП, администрация в лице всё той же буйной Джо решила сменить дизайн. Честно говоря, первоначально планировалось сменить на зимний с соответствующей темой - но не проходить же мимо нового арта, да ещё и такого?
В общем, смиренно жду ваших мнений в комментариях.

@темы: Новости

---

"Эгоисты"

[Chirsine]

Название: Эгоисты
Автор: Chirsine
Бета: -
Размер: мини
Пэйринги: Ренджи/Рукия/Ичиго, Урахара/Йоруичи
Рейтинг: PG
Жанр: общий, драма
Дисклаймер: стандартный отказ от авторских прав
Статус: закончен
Саммари: Готей попытался нагнуть Урахару. Урахара в ответ нагнул Готей. В обоих случаях пострадали толпы непричастных.


Рукия надеется, что этот день станет лучшим в их жизни — лучше, чем в самую первую их встречу. Лучше, чем когда Ичиго пришел за ней на Соукиоку. Лучше, чем когда они все вместе, плечом к плечу, пробирались к своей цели в песках Уэко Мундо. Лучше, много лучше, того проклятого дня, когда им с Ичиго пришлось расстаться.
Лучше всего, что было.
Потому что сегодня они наконец-то встретятся снова — спустя год после.
Это будет их маленький праздник — ее, Ренджи и Ичиго. Долгожданная встреча, смех, улыбки и разговоры до самого утра — о том, что было с каждым из них. И о том, как они пережили этот год — внутри, в тайне ото всех, в сумрачном и отчаянном одиночестве за чашкой остывшего чая, и снаружи, в компании наполненных суетой будней, с улыбкой на губах и надеждой на лучшее.
Они наконец добились, вдвоем с Ренджи, плечом к плечу и крепко держась за руки как в старые добрые время, — добились разрешения охранять Каракуру следующие сто лет.
Совсем рядом, бок о бок, почти сталкиваясь локтями, все равно вместе — в пределах одного города на сто лет вперед. Это же так мало, так же близко — когда разделяют всего-навсего районы и улицы, перекрестки и городские железнодорожные ветки.
А может быть и того меньше.
Не пространство и время — больше нет.
Не тонкая непреодолимая грань между мирами — больше никогда.
И Рукия несет эту новость Ичиго бережно и трепетно, как несут величайшую ценность, как преподносят драгоценнейший подарок. И она не торопится: идет по улицам ее, теперь — ее, Каракуры, ступая уверенно и спокойно по выстланному ровным серым ковром асфальту.
Рукия смотрит по-новому, узнавая, запоминая, впитывая заново усталую и пожухлую к осени трасу на газонах, ровные и стройные ряды заборов и маленькие уютные домики. Вдыхает сонный и прохладный осенний воздух и щурится, когда на растворяющихся в вечернем полумраке улицах зажигаются частые и яркие фонари.
Это их с Ренджи новый дом.
Это их новая жизнь.
Это их условие, их причина, их обязательство и желание — все сразу, все вместе, чтобы не упустить ничего.
Сто лет новой, почти человеческой жизни, которая была когда-то давно и которую затерявшиеся в Руконгае дети не могли помнить.
Готей говорит — ради Куросаки, чтобы после, когда придет срок, его вернули те, кому он всегда верил.
Они говорят — ради Ичиго, чтобы быть рядом всегда и помогать, когда он один не справится, и чтобы он больше не чувствовал себя пустым.
Рукия никуда не торопится — чтобы не расплескать внутри нечто легкое, хрупкое и прозрачно-чистое, поднимающее высоко над новеньким гигаем, Каракурой, строгими порядками царствующего где-то в далеком, ином измерении Сообщества Душ. Она идет, ловя первые капли начинающегося дождя макушкой, плечами, носками белых туфель и подолом платья — того самого, в котором когда-то в другой жизни и в другой Каракуре уходила на казнь.
Того самого, потому что для них это важно — каждая деталь важна.
Сердце Рукии колотится как сумасшедшее, а непривычные и пока еще неловкие пальцы нового гигая уже чувствуют шероховатость и успокаивающее тепло кнопки дверного звонка.
Она искренне жалеет о том, что Ренджи остался ждать у Урахары — чтобы отметить вместе, как раньше, по-дружески щедро предоставив им с Ичиго возможность вдвоем все вспомнить, решить друг для друга и сказать то, что не успели тогда. А еще потому, что им обязательно надо будет собраться всем вместе, чтоб услышать нечто очень важно.
Так Урахара сказал, таинственно улыбаясь.
Будь сейчас Ренджи с ней, под ленивой осенней моросью в одном квартале от дома семьи Куросаки, он бы непременно все понял — у них нет тайн и секретов друг от друга, больше нет невыразимых сложностей — и непременно пошутил бы о том, как Рукия ждет оказаться под козырьком крыши знакомого и почти родного дома.
Дома.
И она, смущенная, непременно его осадила бы, обозвала полным придурком, и, раскрасневшись и засмущавшись, ускорила бы шаг. А щекочущий комочек волнения внутри растворился бы, оставив за собой приятное тепло уверенности и такие же ленивые, неторопливые мысли о чем-то светлом.
Рукия ждала этого дня целый год, сколько ждал Ичиго — надеясь, упорно прорываясь сквозь непреодолимое и пытаясь побороть то, что было проявлением силы, а не слабости — она даже не знает. Как и не знает, сколько лет для него прошло с тех пор и как долог он был для Ичиго — этот один-единственный год, после того как за время куда меньшее он успел обрести и потерять и себя, и ее.
Видя темные окна дома Куросаки, мигающий фонарь возле дома и белеющую в темноте табличку на тонком колышке, вбитую посреди моря высокой травы, Рукия вспоминает жесткую улыбку встречавшего их с Ренджи Урахары Киске.

* * *

— Дзинта, налей Абарай-сану еще чаю, — Урахара обмахивает веером дымящийся чай в чашке, чтобы тот поскорее остыл.
— Да я уже... — пытается возразить Ренджи, протестующее накрывая чашку ладонью, но Дзинта все равно поднимается с места и, прихватив чайник, мрачной тенью надвигается на скромно сидящего в дальнем углу Абарая.
— А тебя и не спрашивали, — обливая руку Ренджи кипятком, победно провозглашает он, — нахлебник!
Ренджи, тряся обожженной рукой, с руганью вскакивает и отвешивает Дзинте пинка. Тот уворачивается и показывает язык.
— Нахле-е-ебник! — издевательски тянет он.
Урахара посмеивается, прикрываясь веером.
— Не хотите булочку? — Уруру невинно смотрит на Ренджи своим огромными печальными глазищами и протягивает блюдо с выпечкой. — Нахлебник-сан?
Ренджи со вздохом опускается обратно на дзабутон. Похоже что от этого прозвища он уже никогда не избавится.
— И, Урахара-сан, а ничего если мы с Рукией первое время поживем у вас? — опуская руку в принесенный Тессаем тазик с холодной водой, спрашивает он. — Пока не найдем себе квартиру.
У Рукии, конечно, еще есть шкаф Ичиго, и она несомненно предпочтет именно этот вариант. Поэтому Ренджи, чудовищно гордясь своей догадливостью и смекалкой, собирается нанести упреждающий удар.
— Я ей скажу, что вы нас к себе приглашаете, хорошо? — непроизвольно краснея — за саму идею и за тянущееся следом неуклюжей вереницей все будущее вранье — продолжает Ренджи.
— Само собой, Абарай-сан, — Киске снова скрывает лицо за веером, неудачно пытаясь выдать смех за острый приступ кашля. — Для вас с Кучики-сан у меня всегда свободная комнатка найдется.
Тессай, невнятно кашлянув-хмыкнув, уходит заваривать новый чайник.
Ренджи заливается краской пуще прежнего.
— Ну, мы… то есть… мы… в общем, Урахара-сан… — он прекращает безуспешные попытки объясниться и делает вид, что поглощен разглядыванием чаинок в чашке.
Радушие Урахараы поражает. И настораживает. Особенно после того, как новоизбранный Совет Сорока Шести после окончания войны с Айзеном вышвырнул его из Караркуры. А неделю назад — заставил вернуться и изготовить новые гигаи для прибывших в долгосрочную командировку на грунт офицеров.
Ренджи очень плохо себе представляет, как связаны между собой понятия «Урахара Киске» и «заставить», но магазинчик стоит на том же месте, товар разложен по полкам, Тессай заваривает чай, а Дзинта с Уруру все так же обзывают его нахлебником.
— Вы обращайтесь, Абарай-сан, если что случится, — с улыбкой напоминает Урахара. — Помогу, чем смогу. Мы все здесь ради этого.
Вскинувшийся Ренджи настороженно всматривается в его лицо, ища издевку, и долго прокручивает в голове так и эдак предложение помощи.
Настолько услужливым Урахара Киске быть не может.
Ренджи, входивший в состав группы старших офицеров, направленных в Каракуру проконтролировать его отбытие за пределы города, это знает точно. Излучать гостеприимство и желание помочь Урахара не должен — не после того, что было год назад.
Не после того, как Готей его снова унизил.
— О чем вы так беспокоитесь, Абарай-сан? — спрашивает Урахара, разливая свежий чай по чашкам. — Если о Кучики-сан, то с ней все в порядке. Наверняка сейчас сидит в тепле и пьет чай, в точности как мы с вами…
Ренджи неуютно себя чувствует, выдавливая вежливую улыбку в ответ.
Дзинта презрительно фыркает и, бормоча какие-то гадости про него, отводит взгляд в сторону. Уруру разламывает печенье над тарелкой, собирая пальцем разлетевшиеся по столу крошки. Тессай сидит у входа, как будто ожидая, что еще кто-нибудь придет.
Вообще-то должны прийти.
Рукия и Ичиго.
Ренджи вскакивает с места, отпихивая тазик с водой.
— Извините, Урахара-сан, но я лучше к ним схожу и узнаю, все ли в порядке, — договаривает он, уже натягивая ботинки.
Острое чувство, что он давным-давно опоздал, сбивает с толку и мешает быстро завязать шнурки и броситься в ночь, под ливень, за Рукией.
— Они уехали полгода назад, — сообщает куда-то в пространство Урахара, лениво потягивая чай.
Тессай встает перед Абараем, загораживая выход.
— Кто уехал? — непонимающе переспрашивает Ренджи, оборачиваясь.
— Садитесь, Абарай-сан, вам торопиться некуда, — невнятно произносит Урахара, хрустя набитым в рот печеньем.
— Кто уехал? — повторяет вопрос Ренджи, отбиваясь от настойчивых попыток Тессая втолкнуть его обратно в комнату.
Гул в ушах — как от турбин самолетов, на которые они с Рукией когда-то давно ходили смотреть вместе с Ичиго.
Он над ними тогда долго смеялся — как они с Рукией восхищенно глазели на огромные стальные птицы, поднимающиеся с асфальта высоко в небо и царственно опускающиеся из пронзительной синевы на землю.
— Куросаки уехали, — буднично сообщает Урахара, как будто каждая третья среда второго месяца каждого второго полугодия — официально назначенный правительством Японии день для переездов всех семей с фамилией Куросаки. — Обувь-то снимите, Абарай-сан, прежде чем за стол садиться, — напоминает он, прихватывая с блюда новое печенье. — Полгода как уехали.
Ренджи замирает в расшнурованных ботинках. И даже послушно позволяет Тессаю отвести его к столу, совсем как маленького, и усадить на прежнее место.
— Ишшин-сан получил перевод на место главы реанимационного отделения в одной крупной больнице. Точнее сказать, к сожалению, не имею права, — Урахара с виноватой улыбкой разводит руками. — И переехал вместе с семьей полгода назад. Просил держать это в секрете столько, сколько получится.
Тессай сует Ренджи в руки очередную чашку с чаем и ждет, нависая неподвижной глыбой, пока тот сделает хотя бы пару глотков.
Хлопает задняя дверь магазинчика, и из непроглядной пелены дождя к ним, по-кошачьи грациозно отряхиваясь, заходит Йоруичи. Она оставляет за собой лужицы холодной прозрачной дождевой воды и свежий, со смесью ночной улицы и влажной травы с землей, запах.
Йоруичи, легко и невесомо ступая по скрипящим доскам, подбирается к Урахаре со спины и игриво сбивает с его головы панамку, перегибаясь через него к столу за блюдом с печеньем и булочками.
— Я переодеваться, — она выхватывает из рук Урахары чашку с чаем и, прихватив с собой выпечку, выходит.
И Урахара по-мальчишески глупо и довольно улыбается ей вслед.
Ренджи все кажется, что он тут не то чтобы совсем лишний — его и нет вообще. Потому что никому вокруг нет дела ни до него, ни до Рукии, ни до того, что…
— Да не беспокойтесь вы так, Абарай-сан, — Урахара отряхивает панамку и снова нахлобучивает ее себе на голову, сдвинув на самый затылок. — В доме наверняка оставили гостевые зонты. Кучики-сан по дороге обратно не промокнет.
Ренджи поднимает глаза от крошек на столе вокруг его тарелки и натыкается на открытый, до зубовного скрежета добродушный и обезоруживающе-простой взгляд Урахары Киске.
Какие к черту зонты?
— Хотите знать, Абарай-сан, почему вы год назад помогали мне паковать партию бракованных гиконганов? — заговорщицким шепотом спрашивает он, подпирая подбородок рукой и наваливаясь вперед, на стол.
Конечно, никакие гиконганы паковать Ренджи не помогал — карательный отряд не за тем нужен.
Тессай на всякий случай отходит к выходу — если вдруг кого ловить понадобится.
А Ренджи все кажется, что это он после ночного дежурства в третьем районе Руконгая едва-едва дополз до казарм шестого отряда и, обессиленный и вымотавшийся до предела, завалился отсыпаться в дальнем углу общей спальни. И снится ему какая-то несусветная муть про назначение на грунт на сто лет. Про уехавших куда-то Куросаки. Про фальшивую улыбку Урахары и потерявшуюся в дожде Рукию.
Вот, сейчас, прямо сейчас, случится что-нибудь совсем из ряда вон выходящее, и он окончательно поймет, что все вокруг — зыбкий, неправдоподобный, дурацкий сон.
И проснется.
С другой стороны, Дзинта кипятком его уже обливал.
— Абарай-сан, а вы не задавались вопросом, почему после моего ухода из Караркуры ваше начальство оставило здесь весь отряд омницукидо? — Урахара вертит в руках сложенный веер и все искоса поглядывает в коридор, надеясь сквозь тоненькую щелочку в седзи или хотя бы по отбрасываемым на тоненькую белую бумагу теням понаблюдать за процессом переодевания Йоруичи в соседней комнате.
Ренджи все больше и больше уверяется в том, что ночные дежурства в третьем районе, со всеми его пивнушками, ведут к переутомлению и идиотическим снам.
Потому что в реальности такого не бывает.
— Киске! — раздается возмущенный вопль, и Урахара уклоняется от метко пущенной в него через коридор детали гардероба.
Ренджи даже угадывать не хочет, какой именно. И щиплет себя изо всех сил за обожженную руку, надеясь, что проснется на засаленном футоне из кладовой под тоненьким покрывалом.
Носом в такую родную и до последнего выступа знакомую шершавую темно-серую в темноте каменную стену.
Чтобы ему за раз снилось про политические дрязги в Готее и голую Йоруичи — такого еще не было.
Даже после того, как они вдрызг разругались с Рукией — из-за Ичиго, между прочим, и из-за ее навязчивой идеи отправиться в Каракуру — и Ренджи пошел в одиннадцатый на их традиционную общеотрядную пятничную попойку.
— Абарай-сан, вы там не заснули? Может, чаю подлить? — заботливо интересуется Урахара.
На Рукию ему, конечно же, наплевать. И на Ренджи — тоже. И на все Сообщество Душ тоже. Проще сказать, до чего Урахаре Киске теперь есть дело, чем перечислять все то, что он бодро игнорирует, хрустя печеньем и подглядывая за разделившей с ним тяготы жизни на грунте Шихоуин Йоруичи.
Ренджи как-то боком, самым краешком сознания, лениво понимает, что у них-то и тягот особых нет. И начинает очень смутно догадываться-подозревать, что за весь чертов год чертов Урахара чертову Каракуру-то и не покидал вовсе.
Бывший капитан двенадцатого, хитрая и ученая изворотливая сволочь, снова обвел всех вокруг пальца и заставил сплясать под свою дудку. А потом, невинно похлопав глазами из-под полей полосатой панамки, радушно принял у себя новых наблюдателей за Каракурой.
Ренджи до смерти — той самой, которая у них зовется уходом на перерождение — хочется убраться с грунта как можно дальше и не появляться тут вообще в ближайшие сто лет.
Те самые чертовы сто лет, на которые он согласился, когда пошел следом за Рукией.
Не надо было с ней соглашаться.
— Так вот, Абарай-сан, вы не знаете, почему в отчетах за прошлый квартал причина таинственного исчезновения нового капитана отряда омницукидо указана не была? И всего отряда вместе с ним.
Урахара грызет печенье с таким яростным увлечением, с каким только капитан одиннадцатого отряда жаркими, мутно-тоскливыми и отвратно-безмятежными ночами полосует мечом манекены в тренировочном зале.
Когда до черных мушек в глазах и подступающей к горлу беззаветной ярости хочется кого-нибудь убить, а на расстоянии вытянутого занпакто только самые близкие, которые еще вроде как нужны.
Отчеты за прошлый квартал.
Ренджи вспоминает, что он те самые отчеты писал, переписывал, рвал на части и расписывал по-новой. Еще вспоминает сумрачно-замученный и вымороженный взгляд Кучики-тайчо, из раза в раз перечитывающего дурацкую писанину и возвращающего Ренджи листки с приказом снова все переписать.
Сам-то он уже давно закончил ту толстую кипу под грифом «секретно», что уйдет в архив клана. Туда — только правду. И напишет ее только Бьякуя — сухо, четко, с графиками, таблицами и подсчетами.
Ничего лишнего.
— А еще... — Урахара жмурится в предвкушении, потягивая чай, — пять наблюдателей за год, а, Абарай-сан? И ни одной пропавшей души — все как из задачки первого года Академии.
Чай он свой хлещет, как другие — саке.
Только не пьянеет ни черта.
— И восемь тысяч четыреста сорок четыре ложных вызова.
Это Ренджи тоже знает — научный отдел с ума сходил, не зная, на какие еще неполадки списать такие погрешности, если чертово оборудование наконец-то работает как часы и никаких посторонних завихрений потоков духовных частиц над Каракурой в ближайшие пять лет не предвидится. А только цифры не сходятся все равно.
Вот хоть они всем Готеем треснут, но все равно не сходятся.
Даже у до дрожи объективного Кучики-тайчо, столько бумаги перепортившего ночами, под тусклый свет фонаря и отвратно-горький, но дорогущий и специально для аристократов — не та родная простецкая бурда, которую льет Ренджи в чашку Урахара — чай, цифры о-го-го как не сходятся. До сих пор.
На Каракуре свет клином сошелся.
На кухне, через несколько тонких бумажных стенок и коридор, довольно мурлычет Йоруичи. Дзинта дергает Уруру за хвостики и требует, чтобы она живо отдала ту самую, очень вкусную и лучшую из всех печенюшку.
Урахара довольно лыбится и потягивает чай.
На Куросаки Ичиго свет клином сошелся.
Ренджи точно знает — сошелся, и еще как.
— Так вот, Абарай-сан, хотите еще одну загадку? — кажется, Урахара сейчас разомлеет окончательно и превратится в тягуче-рыхлое желе, утробно пробулькивающее от счастья.
А Ренджи ничего уже не хочет — его перехватывает во второй раз, еще сильнее, еще больнее, но уже окончательно. И разлитый по столу чай, и опрокинутые чашки, и закрывшая голову руками Уруру и даже спрятавшийся за спиной Урахараы Дзинта теряют свой естественный, реальный смысл.
Уехал, черт побери.
Ренджи выбегает на улицу, под дождь, прямо так — без ботинок, отпихнув в сторону растерявшегося Тессая.
— Абарай-сан! Вы как думаете, часто Готей отправляет лейтенантов… — выбегая следом, кричит ему в спину Урахара.
…в командировки на грунт на целую сотню лет?
Не чаще, чем уходящих с должности возвращают их руконгайским семьям и помещают сразу весь район на высокое денежное довольствие.
Ренджи знает, хлюпая мгновенно вымокшими носками по лужам, стопами чувствуя каждый камушек и неровность, что черта с два им с Рукией вот так запросто разрешили вернуться на грунт.
Он знает, подозревает и даже пытается докопаться до правды о том, что крутится вокруг них троих, подгоняемое с одной стороны Готеем, а с другой — Ренджи в этом теперь уверен — Урахарой.
Он согласился потому, что рассчитывал на Ичиго.
Думал, что втроем они смогут. Маленькая хрупкая Рукия, привыкшая терять всех, кто есть рядом, и потому не замечающая приросшего к ней, как тень, Ренджи. Он сам, вечно опаздывающий, всегда неуспевающий, постоянно идущий не той дорогой, совершенно не туда и совсем зазря — как бесполезная заводная игрушка. И солнечно-рыжий Ичиго, высыхающий и выкручивающийся наизнанку без силы и возможности защищать всех своих сломанных и потерянных близких.
Уж втроем-то смогут.
Только чертов Куросаки уехал с семьей из Каракуры. Как будто тоже знал, что их привяжет — цепью за шею и якорем на дно — к территории Каракуры, и на сто чертовых лет одной человеческой жизни они с Рукией не смогут пересечь границу города. Потому что должны наблюдать за порядком в ровном строю душ, перетекающих из мира этого в тот.
Ренджи рвется через стену воды, через глохнущие в сером и непроглядном светофоры и пустые улицы — Каракура его, чужака, путает и водит кругами, не позволяет найти — и не знает, кого ненавидеть сильнее: снова опоздавшего и опаздывающего опять себя или сломавшегося, а раньше становившегося сильнее после каждого испытания, Ичиго.
Они все в одной лодке, в конце концов.
Один сбежал, другой — опоздал. А Рукия сидит и ждет обоих, уже привычная, уже не боясь, что никто не придет.
В самый раз.
Горящие маяком в дождливой темноте окна кухни и комнаты Ичиго на втором этаже, и Ренджи благодарит в мыслях чертов холодный, пустой и совсем чужой город, который, сам того не желая, оказался на них подписан на целые сто лет вперед.
Стоя на пороге, мокрый с головы до пят, от побитого дождем вялым хвостом свисающего пучка волос до порванных на левой пятке в огромную круглую дырку носков, Ренджи вспоминает, что хорошо бы гигай и беречь теперь. Чтобы как можно реже видеться с Урахарой, чтобы не влезть в долги перед ним еще сильнее и не дать случайно шанса потребовать плату вперед.
Первый этаж — пустая коробка. Без мебели, без всего — только одинокая стайка гостевых зонтов у входа подмигивает ядовитым зеленым и розовым.
Нет, ради Ичиго Ренджи пойдет. Потребует, чтобы Урахара помог, научил — как он умудрялся целый год оставаться на том же месте, легко нарушая границы запретной зоны. Чтобы можно было пообещать Рукии и не бояться, что обещание не будет исполнено. Чтобы найти усталого рыжего ломанного-поломанного труса — Ренджи сначала за ним наблюдал, с молчаливого одобрения Кучики-тайчо и втайне от Рукии, наблюдал, каждый раз себе напоминая, чтои зачем, а потом и сам устал и выдохся еще сильнее, больше не смог — найти его, встряхнуть хорошенько и вернуть.
К ним, чтобы рядом был. Чтобы крутился под боком, жил дальше, сражался плечом к плечу с Пустыми и полыхал реяцу.
А Ренджи, так и быть, готов не быть центром Вселенной.
Потому что это тоже искусство — идти за кем-то.
Рукия с газетой в руках сидит на полу, там, где раньше был встроенный в стену шкаф и на две полки выше лежал свернутый, дожидаясь ее, матрац. Читает объявления о сдаче квартир, обводит заинтересовавшиеся огрызком карандаша и прихлебывает чай из беленькой гостевой чашки.
Ренджи кажется, что дождь и чай как-то связаны — одно как наказание за другое.
И мигающая лампа под потолком — тоже.
Они не потянут вдвоем этот дом — Рукия хочет, очень хочет, Ренджи угадывает это каким-то внутренним чутьем, натренированным не в боях, а в те моменты, когда оказывалось, что он снова опоздал. А еще догадывается по жирно обеденному самому первому объявлению. Тому, в котором что-то про сдачу дома «в тихом и живописном спальном районе». В котором говорится про рай для молодой семьи и бесплатную перепланировку.
У них же под боком до сих пор пустая, со всеми ее призраками, запахами и памятью, клиника.
Они этот дом не потянут. Даже сложив два офицерских оклада и замечательную лейтенантскую надбавку. Выпрашивать деньги у брата Рукия не пойдет, а Ренджи даже не подумает об этом.
А работать, как все простые смертные, они не должны — их дело этих смертных провожать в новую жизнь.
Гигаям нужна пища, отдых и здоровый сон.
А их хозяевам нужен Ичиго.
И хочется этот дом.
Одного нет, второе слишком дорого.
Значит действительно придется первое время пожить у Урахары.
Прислонившийся к стене Ренджи, отмокающий в натекшей с него же дождевой воде, кривится, как от зубной боли.
Носящиеся по дому Уруру с Дзинтой и отправляющий их подметать дворик перед магазином Тессай. Возвращающаяся по вечерам Йоруичи, лениво прогуливающаяся по кухне в поисках ужина. Добродушно улыбающийся Урахара, напоминающий, что Готей приказал ему быть максимально полезным, и потому — добро пожаловать…
Рукия пьет свой чай, от одного вида которого Ренджи уже воротит, и помечает кружочками и галочками подходящие им предложения о съеме квартир.
Она уже все знает — догадалась. Она, в отличие от Ренджи, всегда все делает вовремя и никогда не опаздывает.
— Будем ждать, — говорит он.
Не спрашивает, потому что знает — им больше ничего и не остается. Ждет, что Рукия согласно кивнет, подтвердит, и тогда Ренджи сможет пообещать ей, что из-под земли Ичиго достанет, силком приволочет с другого конца света и выцепит его даже с того самого, от которого они на сто лет отрезаны, света.
Рукия поднимает на него глаза и, рассеянно улыбаясь, кивает. Она все решила давно — еще когда подавала прошение Ямамото-сотайчо о столетней командировке на грунт наблюдателями.
Шум дождя за окном стихает — Каракура или смирилась с их присутствием или, довольная тем, что все мыши собрались в одном месте, собирается захлопнуть мышеловку.
— Первое время можно у Урахары пожить. Он вроде согласен, — Ренджи садится рядом, обнимая Рукию за плечи. «Урахара нас приглашал» как-то не звучит. И настолько далеко от истины, что соврать не получается.
Несмотря на то, что он хотел бы. Но все равно же не получится.
— Придурок, отодвинься, ты мокрый весь! — Рукия отпихивает его в сторону и ощупывает влажную ткань на спине. — На, выпей горячего, насморк подхватишь…
Обоих одновременно посещает мысль о том, что гигаи теперь нужно беречь.
— У Урахары чаю напился на сто лет вперед, — шутит Ренджи, отодвигая чашку.
Шутка выходит кислая, дурацкая и совсем несмешная.
— Слушай, а если… — Рукия со вздохом поправляет завернувшийся рукав и пододвигается ближе, кладя голову ему на плечо, несмотря на то, что Ренджи насквозь мокрый, холодный и снова опоздал везде, где только смог.
Остро-горькая реяцу, сыпучая и безразлично-прохладная, как белый, выгоревший под луной, песок Уэко Мундо придавливает обоих к полу так, что ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Каракура собрала мышей в одном месте и привела своего кота.
Новый гигай слишком узкий, слишком тугой и у Ренджи не получается покинуть его быстро, чтобы одним махом разрубить высунувшуюся из стены оскаленную морду Пустого. Зато успевает оттолкнуть в сторону Рукию, и удар когтистой лапы в кольце из неровно отросшей рыжей шерсти приходится по нему одному.
— Ренджи!
Ну хоть в чем-то он наконец успевает вовремя.
Пронзительно-карие глаза на оскаленной морде смотрят внимательно и сосредоточенно. Так, как обычные Пустые не смотрят.
И он вылезает полностью, бело-красно-рыжий, с хвостом длинным и гибким, как у ящерицы. Гибрид чего-то с чем-то, образующий монстра. Умного и хитрого монстра.
С трудом выбираясь из гигая, Ренджи думает, какого черта Готей упустил из виду такую здоровую бестию. И почему Каракуру до сих пор не захлестнули массовые смерти.
Такая туша душ должна жрать прилично и своих — Пустых — не меньше.
Забимару сталкивается с гребнем на хвосте — выступ к выступу, острие на острие — и застревает между двумя зубцами.
— Реви, Забимару!
Ренджи отскакивает назад — им выстреливает в стену раздвигающийся занпакто, самой своей широкой частью застрявший где-то в основании хвоста, между толстыми и острыми гребнями.
Пустой смотрит с издевкой.
И топчет гигай Ренджи, дерет его когтями и скалится.
Знает, гадина.
— Ренджи, осторожно! Соде но Шираюки, первый танец!
Потолок с крышей вышибает разом. А Пустой, кольцом обвившийся вокруг ледяной глыбы, только пару клоков ярко-рыжей шерсти потерял.
Освободившийся Забимару, провисающий скопищем оборванных проводов, возвращается в нормальный размер.
— Он мне гигай разодрал в мясо, — Ренджи следом за Рукией выскальзывает наружу, сразу же отскакивая от глыбы льда, дыры и Пустого на другой край крыши.
Снаружи свободы больше, есть где разгуляться.
Но дом все равно жалко — обидно, когда у дорогой и уютной мечты проламывается крыша.
Пустой выбирается за ними. И внимательно смотрит-изучает, ожидая момента, когда вкусных шинигами можно будет подловить и сожрать.
— Ты как, не ранена?
Рукия, помотав головой, соскальзывает по воздуху в сторону, наблюдая за реакцией Пустого. А тот следит. Косит умными карими глазами на Рукию, но плоская морда повернута к Абараю. Не хочет упускать из виду обоих, подбирается, готовясь к атаке, и ждет, наполовину прячась за ледяной глыбой.
Чтобы Готей такую тварь да с такой реяцу пропустил — это суметь надо.
Ренджи неожиданно ясно понимает, кому именно — суметь. Чтобы никто не увидел и не узнал, чтобы не забеспокоился и не поднял тревогу. Так совсем немногие могут.
Вдохновленный догадкой, он пропускает момент, когда Пустого надо отвлечь на себя, чтобы Рукия смогла зайти монстру за спину и снова ударить.
— Реви, Забимару!
Занпакто выстреливает не в Пустого — его там уже нет, он несется на вскинувшую перед собой в защитном жесте острие меча Рукию — а в тающий лед, выбивая осколки и брызги воды.
Год дежурств по спокойному и притихшему Руконгаю, год беспросветной бумажной работы и редкие-редкие — Готею после войны больше нужны канцелярские крысы, чем воины — тренировки с отрядом.
И он уже не может справиться с каким-то Пустым, с хитрым и голодным адьюкасом, который даже до арранкара не дорос еще.
Второй удар Пустой ловко отбивает хвостом и, перемахнув через Рукию и прижимая ее к ледяной стене, легко уворачивается от третьего. Как будто зная, как Ренджи будет его атаковать.
А дальше Пустой почему-то медлит. Смотрит на Рукию и чего-то ждет, вглядываясь, всматриваясь и, Ренджи даже кажется, принюхиваясь.
Момент удачный и если снова не успеть…
— Реви, Забимару!
Пустой ведет себя так, как не должен вообще: загораживает Рукию — как будто Ренджи окончательно сошел с ума и собирается атаковать ее — и, вцепившись когтями в хрустящую и ломающуюся под ним черепицу, с сильным, коротким замахом, бьет хвостом.
Так, чтобы занпакто от удара отшвырнуло в сторону и Абарая поволокло по крыше и воздуху следом. И чтобы невнятная, рыже-бело-красная помесь ящера с кошкой могла и дальше с безопасного расстояния внимательно наблюдать за ним умными карими глазами, закрывая собой Рукию.
Ренджи обещает себе разобраться с Урахарой, как только хвостатая тварь отправится на перерождение.
А Пустой снова поворачивается к Рукии и замирает, даже не пытаясь ее атаковать. И она тоже не атакует, не перемещается с помощью шунпо, чтобы ударить с дальней позиции льдом. Сосредоточенно изучает плоскую зубастую маску Пустого, опустив занпакто, хмурится и робко тянет вперед руку, будто желая провести пальцами по костяным белым с красным выступам.
— Ренджи, — зовет Рукия, оборачиваясь на него, напряженная и собранная, как натянутая до предела струна.
Они оба понимают, что в этот раз все пошло не так. И дело тут вовсе не в позабытых — нет, такое не забывается, не после того, как доводится до автоматизма день за днем — навыках и упущенном времени.
Обычные Пустые — квинтэссенция эгоизма. Воплощенные инстинкты, среди которых выживание всегда стоит на первом месте. Чтобы жить, они должны убивать и пожирать, и шинигами в их рационе — самое лакомое, самое желанное блюдо.
Адьюкасы стоят на следующей ступени, и их даже можно с натяжкой назвать разумными. Но не настолько, чтобы они бросались защищать чужие жизни. Жизни шинигами.
А это значит, что Пусто что-то задумал. Скрывающий его так долго ото всех Урахара не мог не научить хитрую тварь всяким фокусам.
— Ренджи, мне кажется, это… — медленно начинает Рукия, глядя на него со странной смесью беспокойства и жалости.
Пустым доверять нельзя.
Да никому даже в голову не придет им доверять.
И Абараю тоже.
— Банкай!
— Ренджи, нет!
Раскручивающийся в гигантскую костяную змею Забимару закрывает весь обзор, но Ренджи успевает увидеть, как Пустой коротко тыкается мордой в протянутую к нему ладонь Рукии и, на мгновение вжавшись всем телом в крышу, выпрыгивает вперед.
Быстро, слишком быстро, таким бывает только шунпо.
И Забимару не успевает, медленно раскручиваясь во множестве своих костяных колец, защитить хозяина на близкой дистанции.
Ренджи чудом уворачивается, не позволяя закованной в кость и чешую туше Пустого снести себя, проломив все кости. Но тот, проскакивая и тормозя когтями об воздух, успевает задеть хвостом так, что Абарая вминает в крышу дома под ними.
Кажется, коммунальный надзор Каракуры получит сегодня целых два извещения об утечке газа.
— Ренджи, подожди, — Рукия мгновенно оказывается подле него, не давая подняться, — не шевелись.
— С ума сошла? — он отплевывается кровью, чувствуя мучительно-острую боль в боку.
Забимиру вьется вокруг них, не подпуская ближе мечущегося на грани досягаемости Пустого.
— Здесь что-то не так, — торопливо произносит Рукия, — знаешь, у меня такое странное чувство…
— Это всего лишь чертов Пустой, — перебивает ее Ренджи. Морщась и прижимая руку к боку, он с трудом садится. — Просто пробравшийся в Караркуру адьюкас.
Конечно же, он тоже чувствует, что они снова вляпались в какую-то очень хитрую и сложную дрянь. И что во всем этом крепко-накрепко замешан Урахара Киске.
Рукия с тревогой во взгляде следит за мечущимся перед безуспешно щелкающим костяной пастью Забимару Пустым и силой удерживает Абарая за плечи, чтобы тот не вскочил и не кинулся снова в бой.
— Подожди, Ренджи, — просит она, не отводя глаз от ярко-рыжей шерсти Пустого. — Просто подожди. Понимаешь, мне почему-то кажется… — неуверенно начинает она.
И тут же замолкает, обрывая фразу, напряженно хмурясь и закусывая губу.
Ее пальцы все еще чувствуют беззлобно-ласковую прохладу белой маски.
— И вы совершенно правы, Кучики-сан.
Они с Ренджи синхронно оборачиваются, отвлекаясь. Отвлекается и Забимару, упуская юркого Пустого, наконец-то обнаружившего брешь в защите и получившего возможность пробиться к своей цели.
Ренджи, глядя снизу-вверх на широко улыбающегося им Урахару, поправляющего постоянно сбиваемую ветром с головы панамку, думает, что желай Пустой их как можно быстрее сожрать, он бы уже давно это сделал.
Похоже, цель у него все-таки другая.
Пустой с грохотом обрушивается на крышу, не ожидая, что сопротивления больше не будет вовсе, и настороженно водит костяным носом по воздуху, принюхиваясь.
Ренджи все кажется, что это еще одна из крайне простых и до ужаса абсурдных загадок Урахары — только вся в белой кости с красной чешуей и рыжим мехом. А ответ — еще проще, чем загадка — вот он, прямо перед их же с Рукией носом. Совсем рядом, в окружающем их воздухе, в прищуре карих глаз Пустого, в обнажившим Бенихиме Урахаре.
В них самих, черт возьми.
Он на ладони — этот ответ.
И как же все-таки невовремя Ичиго уехал из Караркуры…
Рукия застывает каменным изваянием в его руках, и Ренджи понимает — догадалась, нашла ответ. Осталось только осознать и принять его.
Она, пошатываясь, поднимается с колен, и осторожно, словно крыша под ее ногами вот-вот обвалится, и Рукия рухнет — уже рухнула, догадавшись — куда-то глубоко вниз, в непроглядную темноту, идет к Пустому.
Тессай, усевшийся рядом с Абараем, скрещивает руки на груди. Ренджи чувствует — в любой момент готов связывающее кидо наложить. Точно как Урахара — атаковать.
Но почему-то ждут.
— Да вы не беспокойтесь, Абарай-сан, — привычно тянет Урахара с улыбочкой. — Он ни за что не тронет Кучики-сан…
А они здесь, готовые к бою, просто так, для красоты нужны, хочет сказать Ренджи.
— А мы здесь из-за вас, — отвечает его мыслям Урахара.
Пустой — то ли ящер, то ли кот, то ли нечто уродливо-третье — настороженно косит глазами в их сторону и доверчиво подставляет морду ладоням Рукии.
— Ренджи, — зовет она срывающимся голосом. — Ренджи, ведь это…
— Ну? Да вы скажите, Кучики-сан, — поощряет ее Урахара, — а не то Абарай-сан так и будет мучиться в догадках.
Ее плечи коротко вздрагивают, но Рукия молчит.
Пустой в ответ на поглаживания — Ренджи видит, как ее пальцы ласково скользят по белым костяным чешуйкам — испускает неприятно-резкие, низкие и режущие звуки.
Это он так колюче-угрожающе урчит от удовольствия.
— Абарай-сан, я вам так и не сказал, почему Ишшин-сан уехал, — Урахара, опираясь на Бенихиме, наблюдает за ластящимся к Рукии Пустым.
— Его же вроде перевели куда-то, — вспоминает Ренджи.
Он тоже смотрит на Рукию. На ее мелко вздрагивающие плечи и трясущиеся, резкими и обрывочными движениями оглаживающие шкуру Пустого пальцы.
Плачет?
С чего бы?
— Это было следствие, Абарай-сан. Вы его с причиной перепутали, — лениво поправляет его Урахара. — Нелегко, знаете ли, жить в городе, в котором сначала жена погибла, а потом и сын, — невзначай добавляет он.
— Наверное, — отстраненно соглашается Ренджи.
— Ишшин-сану ведь еще двух дочерей растить, — буднично продолжает Урахара. — Им тоже смена обстановки только на пользу пойдет.
Смысл сказанного до Ренджи доходит с трудом, рваными, не укладывающимися в голове кусками.
— Что значит…
— То и значит, — прерывает его Урахара, глядя в упор. — Полгода назад Куросаки Ичиго погиб, защищая от Пустых свою сестру.
Ренджи чувствует, как на несколько секунд все внутри скучивается в тугой до боли узел и ухается куда-то вниз. А потом снова приходит спасительная догадка, и по телу разливается успокаивающее тепло вперемешку с сонной, тяжелой вялостью после боя.
Не обращая внимание на боль в боку — наверняка ребра поломал — он поднимается, опираясь на вернувшийся в прежнюю форму занпакто.
— Вовремя вы, конечно, сообщили, Урахара-сан, — ворчит Ренджи, — нам теперь в Руконгай…
— Его нет в Руконгае, — жестко произносит Урахара Кисе.
Ренджи сглатывает и переводит взгляд на Пустого и Рукию.
— Вам же объясняли в Академии, Абарай-сан, что гиллианы способны сохранить индивидуальность, если среди слившихся Пустых попадется один с достаточно сильной волей.
Он понял, как несколько минут назад поняла Рукия. Но ей принять было легче — у этих двоих же чертова всепрощающая и всепобеждающая вечная любовь, как в тех сказках.
А Ренджи тут так просто. Мимо проходил и случайно затесался в их ровную и стройную парочку.
Он не хочет переспрашивать, произносить вслух эту ересь, давая ей пусть в реальность, делая ее действительностью. Материализуя.
Потому что глубоко внутри он-то все еще надеется, что это Урахара перепутал. Или так издевается, на что, в общем-то, вполне имеет право.
— Куросаки Ичиго прямо перед вами, Абарай-сан, — мягко говорит Урахара и подталкивает Ренджи в плечо. — Идите. Он не нападет.
Ренджи идти не хочет — он не Рукия, не обязан принимать и смиряться. Он может плюнуть на все приказы и отправиться искать Ишшина по всей Японии — чтобы потребовать у него объяснений. И живого Ичиго.
Не того монстра с умными понимающими глазами на морде Пустого.
В голове гудящее море вопросов, один — хуже и больнее другого.
— Он что-нибудь помнит? — спрашивает Ренджи, свободной рукой ощупывая онемевший бок.
Тессай сразу бросается к нему оказывать бесполезную первую помощь, но Ренджи его отталкивает.
— Так помнит что-нибудь или нет? — срывается он.
— Не надо так шуметь, Абарай-сан, — морщится Урахара. — Сомневаюсь, что у него есть какие-то конкретные воспоминания — Куросаки-сан едва-едва в адьюкасы выбрался. За полгода, я вам скажу, прогресс невиданный, потому что…
— Он вспомнил Рукию, — обрывает его Ренджи.
Безликое «он» и никаких «Ичиго».
Да, он все еще отказывается верить и привычно упирается.
— …потому что у обычных Пустых десятки лет на это уходят, — с нажимом продолжает Урахара. — А Кучики-сан он не помнит. Куросаки-сан помнит свой инстинкт защищать, направленный на нее. Что он про вас думает — и думает ли вообще — я не знаю. Может быть считает, что вы соперники. Или враги. Хотя последнее маловероятно — он же вас убить не пытался.
— Это вы называете — не пытался? — Ренджи указывает на дыры в крышах и стенах.
— Абарай-сан, не обманывайтесь, — Урахара возвращает Бенихиме в трость. — Вы же чувствуете его реяцу. Куросаки-сан в первые же дни после своего… своей смерти сожрал оставленный на грунте для наблюдения отряд омницукидо вместе с их капитаном. Без особого труда — сам видел, но тогда решил, что лучше будет Куросаки-сану первое время на глаза не попадаться. Пустой из него, знаете ли, удивительнейший вышел…
Ренджи трет лицо рукой, все меньше и меньше надеясь, что дурная реальность отступит и окажется сумасшедшим сном после попойки в одиннадцатом.
Он даже готов себе пообещать не притрагиваться к саке лет двести.
Только бы все это… ушло.
— Он вспомнит? — с трудом спрашивает Ренджи. — Я имею в виду — Ичиго нас вспомнит по-настоящему?
Все, сказал. Признал.
Опоздал.
— Очень даже может быть. Когда наберет силу и станет настоящим адьюкасом. А может быть и чуть позже — когда до арранкара дорастет. С его скоростью эволюции, думаю, это случится очень скоро.
— А это так важно — как быстро Ичиго будет эволюционировать?
Ренджи готов спрашивать о чем угодно, лишь бы не оставаться наедине с мыслями и чертовым ощущением вины за то, что тогда, полгода назад, глядя на высыхающего, тающего на глазах Ичиго, не нарушил чертов приказ и не выпросил у Урахары гигай.
Хотя тогда-то он еще не знал, что Урахара Киске всех обставил и остался в Каракуре.
Можно было хотя бы к двенадцатому пойти — удерживать все в тайне стало бы гораздо сложнее, и никто не обещал, что они согласились бы…
Но так Ренджи попытался бы сделать хоть что-нибудь.
Он бы не опоздал снова.
— Конечно важно, Абарай-сан, — отзывается Урахара, наблюдая за притихшим рядом с Рукией Пустым. — В большинстве своем, Пустые не помнят прошлого потому, что требуется слишком много времени для эволюции в относительно разумную форму. Многие и многие годы. К тому же в Уэко Мундо редко выживают те, кто цепляется за воспоминания и отказывает своим инстинктам выживания. Пустой без инстинктов — всего лишь корм для таких же, как он.
— И что нам теперь делать?
В этом был весь Ичиго — идти напролом и сражаться даже тогда, когда сил нет совсем. Таких сил.
Так и не смирился с тем, что перестал быть шинигами и защита близких от Пустых — больше не его забота. Не смог позволить себе переложить ответственность на других.
Чертов эгоист.
Ренджи с ухмылкой прикрывает глаза.
Ну и они-то не лучше.
— Вам? Понятия не имею, — пожимает плечами Урахара. — А Куросаки-сану нужно постоянно поедать других Пустых, если он не хочет снова стать гиллианом. Впрочем, он-то как раз это хорошо знает — инстинкт гонит вверх по эволюционной лестнице. И с этим проблем не будет, — Урахара достает из кармана маленький черный диск, — я ему призываю иногда десяток-другой, когда несколько дней подряд в Каракуре никто не появляется.
Это аморально и запрещено. Ренджи морщится — и только.
Если они хотят, чтобы Ичиго эволюционировал быстрее, Пустых нужно больше.
— Нужно как-то скрыть его от Готея, — начинает Ренджи, — мы с Рукией наверное сможем…
— Вам не кажется странным, что и без вас Готей уже полгода как успешно сам игнорирует реяцу Куросаки-сана? — спрашивает Урахара, глядя на него со странной смесью удивления и недоверия.
— Игнорирует? — переспрашивает Ренджи.
Он успешно перескочил по шкале осознания пункты «черт, кажется, Ичиго стал Пустым» и «вот ведь черт, какая же дрянь приключилась», перейдя сразу к сути.
Страдать за них двоих будет Рукия. А он, раз Ичиго еще очень долго ничего не будет решать, должен позаботиться обо всем остальном.
Кто-то же должен из них троих взять это все на себя.
И в награду обрести возможность не думать о том, как же все отвратно складывается.
— Абарай-сан, вы не оглохли случаем? Может Куросаки-сан вас ударил слишком сильно? — заботливо интересуется Урахара, заглядывая ему в лицо. — Готей-13 отправил на грунт отряд омницукидо во главе с капитаном. И ничегошеньки не сделал, когда все они пропали. А за ними — несколько наблюдателей подряд. И еще несколько тысяч Пустых. Мне кажется, еще более явно продемонстрировать свое пренебрежение просто невозможно.
Пункт «дела идут совсем отвратно» кажется Ренджи очень близким и легкодостижимым.
— То есть, они там все знают? — медленно спрашивает он.
Рукия оборачивается, продолжая гладить разомлевшую костяную морду Пустого, и улыбается им сквозь слезы. Слишком жалко и потерянно.
Она на все готова, чтобы больше никого не терять и не испытывать жгучую, глухую боль внутри. Даже готова принять Ичиго-Пустого и терпеливо дожидаться, пока из монстра поменьше он дорастет до настоящего чудовища.
Тоже эгоистка та еще.
Ренджи вздыхает.
Ну, они все хороши, если так подумать.
— Конечно знают, — кивает Урахара. — Вы бы все-таки дали себя подлечить, Абарай-сан. А то вам скоро о себе волновать нужно будет, а не о судьбе Куросаки-сана — тут не Сообщество Душ, концентрация духовных частиц гораздо ниже, и заживает все дольше.
Ренджи только отмахивается. Его беспокоит другое. И он готов голову дать на отсечение, что Урахара знает, что именно.
— Нас сюда послали не наблюдателями, точно? — спрашивает Ренджи, уже зная — догадываясь, но всеми силами давя внутри неприятную мысль — ответ.
— И наблюдателями тоже, — рассеянно отвечает Урахара, делая несколько шагов вперед с пустыми, открытыми в знак приветствия и мирных намерений, руками — к осторожно приближающемуся к ним Пустому.
К Ичиго, поправляет себя Ренджи.
Рукия не торопится идти следом — смотрит на них, склонив голову на бок и сцепив дрожащие руки в замок.
Ренджи каким-то тем самым шестым чувством угадывает, что ей сейчас нет никакого дела ни до Готея, ни до Урахары, ни до него. Ее совершенно не интересуют заговоры и интриги вокруг.
Она наконец-то нашла Ичиго — и это главное.
— Мы с Куросаки-саном даже сдружились, — сообщает Урахара, когда Пустой по короткой дуге обходит его и направляется к замершему по стойке «смирно» Тессаю. — За полгода он ко мне даже привык и больше не пытается перекусить горло.
На Ренджи Пустой — Ичиго, черт побери, Ичиго — смотрит с подозрением.
— Это потому, что вы ранены и весь в крови, Абарай-сан. Говорю же — дайте вас перевязать, Куросаки-сану все-таки соблазн сильный — последнего наблюдателя-шинигами он месяца два назад пожрал. А вы и сами знаете, какой вы все для Пустых деликатес.
Вы все.
Ну да, а он тут вроде как и ни то, ни се. Посторонний.
— Готей знал, что Ичиго стал Пустым? — прямо спрашивает Ренджи, не мешая подкравшемуся сзади Тессасю осматривать раненый бок.
— Скорее — подозревал, — Урахара прячет приманку для Пустых в другой карман, потому что Ичиго неожиданно серьезно интересуется левым карманом его халата. — И что я в Каракуре — тоже. Можете не верить, Абарай-сан, но я вообще ничего не делал, чтобы скрыть свое присутствие.
И Ренджи, конечно же, не верит. Не подстраховаться Урахара не мог.
— Тогда зачем нас отправили?
— А зачем еще отправляют на грунт офицеров высокого ранга, один из которых еще и лейтенант? Чтобы быстро и бесшумно устранить проблему. Ну и может быть даже геройски погибнуть во время выполнения задания.
Ренджи, конечно, иллюзий не питает насчет благородства намерений руководящего состава Готей-13 — долг превыше всего, это уже где-то на уровне подсознания залипло — но это уже слишком.
— Лжете, — коротко бросает он.
Ичиго, оставив в покое карманы Урахары, наконец-то идет к нему — осторожно ступая по крыше, напрягшись до предела и готовясь в любой момент ударить.
Они просто идиоты, что не догадались сразу.
И конченные эгоисты, потому что каждый зарылся в себе и своих страхах, и на реальность старался не обращать внимание до последнего.
Они бы с Рукией могли попытаться бежать гораздо раньше — на Грунт, к Ичиго. Но и он, чертов самоуверенный гад, мог бы дождаться их.
— К сожалению, Абарай-сан, я не лгу, — качает головой Урахара. — Когда эксперимент выходит из-под контроля, лучше как можно быстрее избавиться ото всех, кто был с ним связан.
Эксперимент.
Тессай, держа раскрытые ладони перед собой отходит, пропуская к Абараю Пустого.
Ичиго, о чем Ренджи уже устал себе напоминать.
Ну конечно, эксперимент. Все одно и об одном и том же.
Ренджи и рад бы быть ничего не понимающим дураком, только такой возможности ему никто не дает.
— Вы опять пытались создать Хогиоку? — устало спрашивает он у Урахары.
Ичиго тыкается носом в его рану на боку, и Ренджи пытается его отпихнуть.
Рука мгновенно оказывается в пасти Пустого. Спасибо хоть не перекушенная.
Рукия, наблюдающая за ними издалека, с другого края крыши, тихонько посмеивается, прикрывая рот ладонью.
Смешки выходят какие-то полупридушенные.
— Вы не дергайтесь, Абарай-сан, — с любопытством наблюдая за тем, как Пустой принюхивается, втягивая в себя запах крови Абарая, советует Урахара.
— Вам-то смешно, — Ренджи морщится, когда длинный, шершаво-колючий язык проходится по больному месту. — Эй, ты что делаешь-то? — спрашивает он у сосредоточенно лижущего ему бок Ичиго.
— Все в порядке, Ренджи, Ичиго так извиняется, — с улыбкой объясняет Рукия, повышая голос, чтобы он услышал.
Ренджи себя чувствует главой чертового семейства сумасшедших. И он тут самый главный псих.
Бок ноет, раны жжет чужая реяцу и все внутри непривычно напряжено.
А Рукия смотрит на них и тепло улыбается, как всеобщая мамаша, наконец-то нашедшая своих непутевых детей.
Ренджи уверен, даже Ичиго на уровне своих Пустых, животных инстинктов считает себя главным. Вожаком стаи.
Ну да, у них так всегда. Воссоединение семьи, ну а как же?
— Хогиоку пытались создать в Сообществе Душ, Абарай-сан, — Урахара садится на корточки сбоку от Ичиго и тянет к нему руку — почесать чешуйчатый бок и запустить пальцы в рыжую шерсть.
Тот угрожающе рычит-шипит.
— Хорошо, Куросаки-сан, не мешаю, — Урахара тут же с улыбкой отодвигается и, поднимаясь на ноги, отходит в сторону. — Я отказался принять участие в его создании, и поэтому год назад руководство Готей-13 решило оградить место и объект эксперимента от моего, скажем так, вмешательства. Поэтому же вас, Абарай-сан, вместе с другими офицерами и отправили тогда на грунт.
— Вы отказались? — с недоверчивым смешком спрашивает Ренджи, потирая зудящую кожу на боку сквозь рваную ткань косоде. Жжение прекратилось, боль ушла.
Пустой, пренебрежительно фыркнув, снова идет к Рукии.
С Ичиго все как всегда.
— Они пошли не тем путем, — коротко поясняет Урахара. И замолкает ненадолго. — Так вы спрашивали, что делать дальше, Абарай-сан? Куросаки-сан должен вернуться в Уэко Мундо. Его место там.
— Ну и почему же вы его туда сами не отправите?
Ренджи наблюдает, как Ичиго, возвращаясь к ним, тянет за собой Рукию.
Тоже что-то чувствует. Или может догадывается — черт их разберет, этих Пустых с их инстинктами.
Урахара снова надвигает панамку на глаза и смотрит хитро-хитро, так, что Ренджи сразу понимает, у него причин всегда и на все припасено — воз и маленькая тележка. И все конечно очень важные.
Можно было даже не спрашивать.
— Ждал вашего с Кучики-сан возвращения, — вздыхает он, коротко кивая подошедшей Рукии. — Куросаки-сану нужен кто-то рядом, чтобы напоминать о прошлом и о том, где его ждут и куда он должен вернуться, когда снова станет самим собой.
Они все, конечно, тоже очень хороши, думает Ренджи. Никто даже не спрашивает Ичиго, чего он хочет. И не важно, что он не ответит.
С другой стороны — восемь тысяч сожранных Пустых и еще ни одного сообщения об атакованных в Каракуре людях. Может быть его воля — в этом?
— На сто лет в мире живых вы привязаны к Каракуре, — Урахара переводит взгляд на белую каменную маску Ичиго. — Возвращение в Сообщество Душ будет означать досрочное прекращение миссии на грунте. Но за Уэко Мундо не следит никто.
— Тогда мы отправимся туда вместе с Ичиго, — решительно заявляет Рукия.
У нее наконец-то есть право голова. Возможность что-то сделать для Ичиго, чтобы больше не мучиться раскаяньем и не гадать — потеряла ли она его, как теряла до сих пор Ренджи — давным-давно, в Академии, почти насовсем, почти навсегда — и Кайена.
Она может что-то исправить впервые за свою долгую жизнь.
Рукия обязательно воспользуется этим шансом. Она не опоздает.
Только Ренджи знает, что так просто Урахара их обоих не отпустит. Не бывает все так замечательно, когда вокруг — унылая дрянь.
— Я лучше останусь, — хмуро сообщает он, не глядя на Рукию. — Кто-то должен вас прикрывать перед Готеем.
— Ренджи! — возмущенно вскидывается она. — А как же мы?
Этим «мы» она бредит уже год. По сути-то и нет никакого «мы», и семья-то их не семья вовсе.
И Ренджи тоже эгоист тот еще, и больше всего на свете боится опоздать и потерять окончательно. И они оба — не-его Ичиго и Рукия — конечно же много лучше.
Его яркий, немеркнущий маяк впереди.
Ну так пусть и будут маяком дальше, пусть светят. А уж он-то до них как-нибудь доберется.
— Абарай-сан прав, — важно кивает Урахара. — Кто-то должен остаться и поддерживать контакт с Готеем-13. И защищать Каракуру, что тоже немаловажно — Куросаки-сан этого очень хотел бы.
Она ничего не слышала и не знает, что Готею интереснее наблюдать со стороны, что же выйдет из нового ручного монстра — тварь пострашнее, похуже всего того, что уже было, или преданный и послушный цепной пес.
Рукия переводит взгляд с Абарая на Урахарау и потом — на Ичиго.
Ренджи видит облегчение на ее лице — в кои-то веки он сам решил за нее. И ей не нужно делать выбор. И она может уйти.
— Когда Куросаки-сан научится открывать гарганту, будете нас навещать, — фальшиво-бодро тараторит Урахара. Чувствует момент. — Думаю, к этому времени мы с Абарай-саном в этой ситуации разберемся и все утрясем. И он даже сможет отправиться к вам.
Утрясут они, ну как же. До второго карательного отряда — уже капитанского — обязательно дело доведут. И до новой экспедиции в Уэко Мундо.
Ренджи представляет, что будет, если он снова не успеет, и все повалится на плечи Ичиго с Рукией.
Ничего хорошего — вот что.
— Думаю, Йоруичи-сан уже все подготовила, и вы можете отправляться, Кучики-сан. Врата я установил еще вчера утром, — Урахара поворачивается на восток — к светлеющему и расплывающемуся розоватой дымкой за кромкой домов небу.
Светает.
Урахара как всегда все знал наперед. Наверняка, все полгода готовился, ждал их.
— Вы идите с Ичиго, я нагоню, — Ренджи крепко обнимает Рукию, прижимая ее к себе, и, не давая лишнего шанса засомневаться и попытаться задержать ее, почти сразу отстраняется. — Попрощаемся там.
— Ренджи…
— Иди. Сказал же, нагоню вас.
Ичиго-Пустой смотрит хмуро — черт возьми, точно так же, как и всегда, когда Ренджи тянет геройствовать — но, кажется, с благодарностью.
Один в один же. И как они не догадались раньше? Много-много раньше, что все этим кончится и надо бросаться спасать то, что у них было тогда.
Эгоисты чертовы. Стоят друг друга.
Все трое.
Только когда Рукия и Ичиго в сопровождении Тессая уходят в шунпо — к магазинчику Урахары, к ожидающей их Йоруичи и вратам в Уэко Мундо — Ренджи задает самый главный вопрос:
— Из-за чего он стал Пустым?
В конце концов, он имеет право знать — впереди, если крупно повезет и они действительно сумеют скрыть отсутствие Рукии и Ичиго в Каракуре, сотня лет в компании Тессая, печальной Уруру, обзывающегося Дзинты и постоянно пропадающей на границах грунта и Сообщества Душ Йоруичи.
И Урахары, на которого Ренджи тошно смотреть станет уже завтра — сегодня — утром.
— Куросаки-сан выразил желание поучаствовать в эксперименте с Хогиоку, — помедлив, отвечает Урахара. — Наверное считал, что так сможет быстрее вернуть себе силу шинигами. Я не успел его отговорить. А Ишшин-сан решил, что сын имеет право поступать как хочет.
— Ну да, — коротко хмыкает Ренджи, наблюдая, как загорается насыщенно-оранжевым горизонт и все светлеет в рассыпающейся над ними золотистой дымке. — И вы, конечно же, не знаете, что стало с этим неудавшимся Хогиоку.
Целая сотня лет впереди — столько же, сколько он уже прожил, и еще больше.
Говорят, на грунте время летит быстрее, но каждый прошедший год чувствуется совсем иначе и что-то меняет-выворачивает изнутри.
— Не знаю, — пожимает плечами Урахара.
— Лжете.
— Лгу, — легко соглашается он. — Куросаки-сан его уничтожил. Образец был нежизнеспособен, пришлось пойти на крайние меры, — сухо и безэмоционально заканчивает Урахара.
Так говорят о погибших от болезни детях.
Чертовым ученым все бы в их игрушки играться.
— А если бы Ичиго был против… эксперимента? Если бы он отказался принять участие во всем этом? — спрашивает Ренджи.
Почему-то ему кажется, что вопрос очень важный. Хотя копаться в прошлом настолько — до попыток придумать другую, счастливую и яркую реальность — совершенно бесполезно.
Рукия наверняка уже ждет его у врат в мир Пустых.
И Ичиго, да, Ичиго тоже ждет.
— Нам пора, Абарай-сан, — Урахара, успевший отойти от Ренджи на пару шагов, оборачивается и смотрит на него через плечо. — Еще в жилищную службу Каракуры об утечке газа и взрывах сообщать. И ваш гигай испорченный забирать.
А может быть Йоруичи решила, что тянуть больше нет смысла, и теперь ждет Урахзару Киске — и совсем не ждет Ренджи — распивая свежий чай.
— Не забудьте составить отчет для Готея о том, как вы с Кучики-сан уничтожили Пустого, — напоминает Урахара. — И нет, Абарай-сан, ничего бы не изменилось.
Ренджи другого ответа и не ждал — Готей-13 всегда знает, на что и когда лучше нажать, чтобы самый последний упрямец пошел напопятый.
Не дали бы они Ичиго отказаться.
Только не с Хогиоку.
Во внутреннем кармане мелко вибрирует телефон — пришел запрос о ситуации.
Значит, реяцу Пустого пропала. Йоруичи действительно решила никого не ждать.
Рукия и Ичиго ушли.
А ему строчить подробный доклад в нескольких сообщениях.
И ни слова про Ичиго.
Ренджи знает — он сам не сообщит, и его не будут об этом спрашивать. Ни о Ичиго, ни о Рукии.
Даже Кучики-тайчо, в котором снова и снова будут схлестываться долг и чувства, а побеждать — уверенность в том, что его сестра в надежных руках.
Молчание — золото.
Целые сто лет.
Они все чертовы эгоисты, зацикленные только на себе.
Ренджи уходит в шунпо следом за Урахарой.
Сто лет. Ну а потом… кто знает? Может быть они действительно что-нибудь придумают.

Вопрос: Оценка:

1. 1		1	(2.33%)
2. 2		0	(0%)
3. 3		2	(4.65%)
4. 4		3	(6.98%)
5. 5		37	(86.05%)
Всего:		43

@темы: Фанфикшен

---

Что-то вроде додзика))

[=(Mari)=]

Осторожно, траффик

@темы: Додзинси, арт японских художников, art by pipa.jp/tegaki, Фанарт

---

Размышления по поводу нового дизайна Рукии + немного арта

[.глицерин]

Повзрослевшего Иченьку мы уже видели, длинноволосую Тацки, милую Орихиме и Исиду с новым причесоном - тоже. Все, по моему мнению, весьма замечательны, - многие из нас на них полюбовались и, вздохнув, запаслись терпением. Ибо долгожданный момент воссоединения Ичиго и Рукии появления Рукии наступит, очевидно, ещё нескоро, - ждать долго, перечитывать последние главы грустно... Посему остаётся фантазировать, в частности по поводу нового дизайна повзрослевшей и похорошевшей Кучики-младшей.
Самый волнующий вопрос - какова же будет новая причёска Рукии - я и предлагаю обсудить=) Варинтов на самом деле много - начиная от просто длинных прямых волос и заканчивая кудрями. Волосы у Рукии действительно немного вьются, это заметно по непослушным кончикам, - так что как знать, может быть и наградит её Кубо-сан витыми локонами. А если это случиться, то Ру из просто красавицы станет офигенной красавицей и всё, не избежать тебе романтики, Ичиго) Есть и экстремальный вариант - ещё более короткая стрижка. Мне "ежёки" с торчащими прядками очень нравятся, так что я от совсем-коротковолосой Рукии не отказалась бы.
Сей пост сопровождаю небольшой иллюстрацией - мне, конечно, до Кубо, как до луны, но что есть то есть.

П.С. Что бы совсем уж не флудить, кидаю ещё парочку артов собственного производства по мотивам последних глав, календаря и ещё по мелочи

смотреть

.




Итак:

Вопрос: Какова будет новая причёска Рукии?

1. Длинные прямые волосы.		27	(22.69%)
2. Длинные вьющиеся волосы.		9	(7.56%)
3. Короткая стрижка.		16	(13.45%)
4. Сердцем чую, её знаменитая прядь разрастётся/исчезнет/раздвоится и т.д.Т_Т		10	(8.4%)
5. Ничего не поменяется.		53	(44.54%)
6. Другое.		4	(3.36%)
Всего:		119

@темы: Вопросы и обсуждения, Важное, арт участников сообщества, Фанарт

---

Dream of a color Sky

[<Кью>]

Название: Почтальон
Автор: <Кью>
Бета: нет
Фэндом: Блич
Рейтинг: G
Жанр: romance
Персонажи: Ичиго, Рукия, Орихимэ, Чад, Исида
Предупреждение: АУ, возможный ООС
От автора: Это мой первый рассказ, поэтому не судите строго, но критику приветствую... Действие происходит по последним главам Блича. Прошло уже 17 месяцев. У Ичиго новая жизнь. Разорвавшиеся отношения между ним и духами соединяются общим другом - Дождем. Ненавистный всей Каракуре Дождь посещает их героев, расказывая о них от своего лица, делясь своим мнением. Дождь идет не только в мире живых, он и в обществе душ.

Утро. 06:58
Каракура. Неподалеку от клиники "Курасаки"

Я гуляю по этому городу часто. Даже чаще чем, наверно, следует. Тут нет нечего премечательного, он не выделяется от других городов Японии, одно из здешних достопремечательностей, это наверно численность страных для окружающих людей. Таких как Орихимэ Иноэ. Добродушная красавица, желащая окружающим только тепла и счастья, даже если самой при это будет плохо. Девушка, с глазами лета. "Орихиме" - переводится как принцесса, так ведь? Принцесса лета. Невольно заставляет улыбнуться. Рядом с ней тепло, как будто сидишь морозным вечером в шерстяной кофте, перед камином. Тепло...
- Заткнись, придурок!? - оконое стекло упало почти перед моими ногами. Какие они шумные. - Мне плевать, что рано!? Я ушел!
Из дверного проема местной клиники вылез огонек. Курасаки ни чуть не изменился, все такой же шумный, хмурый. О! Похоже морщинка у бровей стала еще больше. И почему этот парень сегодня еще мрачнее? Впрочем, как будто он мне ответит.
- Эй, Курасаки, ты куда-то спешишь? Может прогуляемся? - спросил я, попытка не пытка. Мне действительно интересно почему он взерошен, почему глаза смотрят не вперед, а как-то рассеяно, буд-то ищат что-то... или кого-то?
- Черт со школой, чертов дождь не проходит два дня, - как грубо Курасаки, даже дождь, это некая форма жизни, без него, кто нибудь умрет.
Ты идешь вперед. Но, Курасаки, Мидзуиро в другой стороне, эта дорога не ведет ни в школу, ни в парк! Эй, Курасаки, куда же ты?
Ты идешь вперед, наклонив голову, смотря под ноги или на падающие капли дождя. Ты потерян. Это даже страно, тебе не свойственно так себя вести, хотя, я что-то припоминаю.
Ты пришел на берег реки. Вот как. Ты всегда считал, что если Каракурский подросток не на дискотеки или в школе, то ему не куда больше податься как только на этот берег. Но... Но даже если бы и было куда пойти, ты бы все равно пришел именно сюда. Или ты думаешь я забыл, как ты слонялся по этому берегу ищя маму, как ты перед тем как отправиться спасать Рукию, был здесь с друзьями, как часто ты приходишь на это место что просто остаться наедине с самим собой, ведь Зангетсу больше нет. Нет больше тех людей которые видели тебя насквозь, читали твои эмоции, больше нет тех людей, которые могли остановить этот дождь. Тех, или той?
- Кажется, светофор в твоей голове сломался и теперь пробки, аварии, недовольный галдеж. Ты в непонимании, что было сном, а что реальностью. Я тебя понимаю, но сказать не чего не могу...
- Курасаки кун! Курасаки кун!
- А? Иноэ? Что ты здесь делаешь?
- я... я... - девушка запыхавшись, протягивала парню зонтик, - ты простудишься Курасаки кун.
- Иноэ права, Курасаки.
Исида, как всегда высокомерен, но, даже зная это, по его лицу легко прочесть то беспокойство, прячущееся за его очками. И не удевляйся Ичиго, тебя не было три часа, ты пропустил занятия не сообщив ни семье, ни Мидзуиро. Никому.
- Простите ребята, просто этот дождь...
- Не отчитывайся Курасаки, так уж и быть, я тебя прощаю. - Исида в своем репертуаре, да Ичиго?
- Вот ведь ублюдок - сказал чуть тише, все таки, не особо хотелось ругаться перед Орихиме, да и дождь... Дождь мог услышать.
-Курасаки кун...
- М? А, не волнуйся обо мне Иноэ, все впорядке, может звучит и затерто, но все впорядке, правда.
Ты не смотрел на нее, и звучало это как-то криво. Актер погорелого театра, черт.

- Ичиго, а ты знаешь, у них тоже идет дождь...
- Урахара, ты чего хандришь? -из угла вылезла изящная черная кошка. Только что с задания, да Йороучи?
- а! Йороучи са-а-ан, - протянул Киске прикрывая лыбу веером, - ты что-то ранова-то.
- Я спешила, не очень-то хочется быть под дождем в этом облике. - фырк.
- И правда.
- Урахара?
- Так как дела в Сейритее? - и снова его фиреная улыбка
Кошка смотрела на человека сидящего перед ней, "Урахара...ты не кому не делал больно, ни кому"
Продовец будто прочитва ее мысль, только грустно улыбнулся.
-Нет Йороучи, если бы я не создал Хогьёку, не подверг Кучики сан в опасность, не создал проклятый гигай - сейчас все бы жили не зная о существовании друг друга. Им не было бы так тяжело. Орихиме, Чаду, Курасаки...
- Если бы не все это, они бы так и не встерились, они бы так и не изменили бы свои судьбы! - воскликнула кошка, чуть не выпусти когти. Эти слова просто вывели ее из себя, она еще никогда не видела этого алчного торгаша в такой рассеяности, она считала это не простительно. Прошло больше года, пора уже наконец не мучить себя по этому поводу.
Йороучи, ты такая странная. "Забудь", а сама первым делом проведала Кучики младшую, которая кстати, уже стала лейтенантов, посетила с утра пораньше всех Каракурских героев пока они спали. Иноэ была счастлива, даже во сне, сжимала уголок подушки в кулачок и улыбалась. Конечно. Ведь только благодаря нее, сейчас, большая часть душ и жизней спасены. И навярняка ей опять сниться Ичиго в колготах принца. Чад был как всегда за стеной своей челки, Йороучи даже пообещала себе, что в следующий раз она самолично займется его прической. Исида... Исида уже не спал, и с радостью примерял на бедную кошку свои недавно сшитые мини платья. Если бы не дождь начавшийся за 2 минуты до этого, она бы уже удрала оттуда не жалея сил на шунпо.
К Ичиго, она так и не успела. Он уже ушел.
- Возможно. - ровно ответил Киске, его голву занимала одна мысль "Поскорее уходи, дождь".
Интересно, не правда ли? Почему все так хотят чтобы дождь ушел. Ведь проблемы от этого не исчезнут. Я люблю Каракуру, но по иронии сюдьбы Каракура не любит меня.

Однажды, спустя 6 месяцев, как исчезла Рукия, я пришел к Ичиго. Я пришел, и присев на карниз его окна спросил:
-"Ты скучаешь?"
-"Нисколько"
-"Хочешь вернуть время вспять?"
-"Нет, мне это не надо"
-"Знаешь как она там?"
-"Меня это не интересует"
-"Ты умеешь только прощаться, ненаходишь это странным?"
-"Не понимаю о чем ты"
- "Ты думаешь о ней?"
-"Ты хуже чем Кон, пошел прочь"
-"Ты теперь "нормальный" подросток, тебе эта"нормальность" так нравиться? "
Хлоп!
-"Я же сказал, пошел прочь"
Тогда ты захлопнул окно, вышел из комнаты. А я остался, остался и думал, что, из всего этого, было правдой?
Ты о ней думаешь, тебе интересно что с ней, почему она так и не появилась в Каракуре за это долгое время, навестить, пусть и не его, а Иноэ, Исиду, Чада... Ты не знаешь как прогнать ночной кошмар.
Ичиго, я же вижу, как каждый раз, когда ты приходишь домой, ты заглядываешь в свой стенной шкаф, зная что ее там нет. Как после ужина, обеда, завтрака ты берешь вторую порцию и относишь ее к себе в комнатку. Как ты всем сердцем ждешь, этого дурацкого пиканья ее телефона определяющих пустых. И, признай, тебе на какое-то мгновение, захотелось вновь стать ее лошадкой, и возить на своей спине по крышам Каракуры.

Помнишь, как Рукия полседний раз взглянула на тебя своими большими глазами, с такой щемящей грустью, что ты отчасти был рад, что в этот самый момент ее духовное присутствие растврилось для тебя? Помнишь, как ты еще очень долго стоял и смотрел туда, гда стояла Кучики? Помнишь, что хотел сказать место сухого "передавай всем привет"? Помнишь, как первы месяц спал в стеном шкафу? Спал? Ты лежал и всякий раз корил себя, что вот так просто, взял и отпустил. "Рукия, Рукия, Рукия" - настолько приевшееся слово, будто разлившееся кислота на стол, оставила шрам, но такой приятный, такой родной.

Прошло больше года, а она так и не уходит из твоего сердца. Голова у тебя, надо признать, дырявая. Можешь забыть лицо, имя, даже существование самого человека.
А сердце... Сердце помнит, душа знает. Пословица : "С глаз долой, из сердца вон" явно не про тебя. Куросаки.

Я сижу у тебя под окном уже третий час. Я вымок. Мне холодно.
- Эй, дождь!
Я поднял глаза, яркий огонёк выглядывал из окна своей комнаты. Он улыбался. Искрене, по-настоящему. Конечно ты улыбаешься, после того как за тобой пришли одноклассники, почти что под руки отвели в школу, привели в чувство слова Орихимэ, Тацки, Исиды и Чада. Этим самым они дали тебе понять: Ты не одинок Ичи, мы тоже скучаем , не веди себя как эгоист, не заставляй нас беспокоится о тебе! Курасаки которого мы знали не мог позволить себе слабину, именно такого человека мы храним в своем сердце.
Где-то ты уже такое слышал, да Ичи?
Ты будто, после этих слов, ощутил ее невидемое присутствие, почувствавал на себе взгляд ее глубоких синих глаз, чуть уловимый аромат сакуры, отходящий от нее как дуновение еле теплого потока. Она есть, она была, значит все то что с ним было, было на самом деле. Тебе поэтому стало чуть теплее? Поэтому, сейчас, ты не смотря на дождь улыбаешься ему?
Бам-барам! Гром, значит пора уходить
- ...учаю ... - проклятый гром, такой шумный, а ведь мой названый брат.
- Ты что-то сказал Кура...
- Курасаки кун! Ты простудишься
Ха?
За спиной рыжего огонька, появилось второе свечение, "Принцесса лета".
Иноэ у Курасаки? Это, как минимум странно.
- Курасаки... Ичиго...
Мой голос стихает. Капли все реже и реже целуют землю. Небо разглаживает свой хмурый лоб. Ичиго... Ичиго уже улыбается не мне, он предлагает Орихимэ спуститься и выпить горячего чая. Короткий взгляд в мою сторону, глазами передаешь безмолвную просьбу. Секундная слабость и ты поворачиваешься ко мне спиной.
Что? Что ты на меня смотришь убитым взглядом Ичиго? Что ты хочешь ,чтобы я сделал? Курасаки, я всего лишь дождь...


Утро. 07:12
Сейретей. Поместье Бьякуи.
Кап.
Одинока капелька, павшая с тусклого неба попала да хрупкую кисть. Будто робкий поцелуй, она вмгновенье испарилась.
- Дождь?.. - глубокие синие глаза, выглянувшие из бумажной рутины, направили свой взор на грустные облака.
"...Рукия..." - ели уловимым шопотом, пронеслось в воздухе.
Поток ветра вырвал у девушки стопку бумаг
"...скучаю..." - пропели, шуршащие на весу докладные листки.
- Ичи...го?... - Рукия не понимала, зачем сейчас вспомнила его имя, зачем вообще сейчас вспомнила про него. Ведь она так пыталась, скорее, забыть дни минувшей весны ее сердца
Эта мысль продержалась у нее не долго. Кучики младшая собрала развеяные ветром листки с докладами офицеров 13 отряда и ушла. Ни разу не оглянувшись на то место, где ее поцеловал дождь.

Вопрос: Ваша оценка?

1. 5		9	(64.29%)
2. 4		4	(28.57%)
3. 3		0	(0%)
4. 2		1	(7.14%)
5. 1		0	(0%)
Всего:		14

@темы: Фанфикшен

---

Спойлер!!

[Муньчик]

НЕ удержался влез в спойлеры
так вот, там под двумя фотками главы выолжен перевод, не знаю, конечно, насколько ему верить, НО
Renji’s shadow: You’re always asleep, Ichigo! I’ll wake you up with my fist!!
Byakuya’s shadow: Open your eyes, Kurosaki Ichigo.
Rukia: This idiot! Wake up, Ichigo!
просто РУ-КИ-Я никакая не тень^__________^ ня-ня-ня *вот бы так и было в главе, а то фотки данного момента не было

@темы: Вопросы и обсуждения, Обоснуй, Официальное

---

Фанарт

[Ведьма2102]

Ichiruki by ~GrayInBlack on deviantART

@темы: арт участников сообщества, Фанарт

---

[*[Джо]*]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Лифт

[Дилия]

Название: Лифт
Автор: Альтари
Бета: нет
Фэндом: Блич
Рейтинг: G
Жанр: romance
Пейринг: Куросаки Ичиго/Кучики Рукия
Предупреждение: АУ, возможный ООС
От автора: писалось по заявке на ау-фест: "DG-01.14 Ичиго/Рукия. Познакомиться в лифте".


Бывают такие моменты в жизни, что кажется, будто вся судьба вдруг ополчилась на тебя.
Обычно в подобные дни все идет наперекосяк.
Так было и сегодня.
Из сладкого сна его вывел звонкий голосок сестры.
- Братик! А ты не опаздываешь в университет?
Ичиго хватило бросить один взгляд на часы, чтобы понять, что он влип.
Одевшись менее чем за минуту, Ичиго бросился в ванную. Пара секунд – и ураган по имени «Куросаки Ичиго» мчался в прихожую.
- Братик, а как же завтрак? – огорченно спросила Юзу.
- Потом! – крик Ичиго был слышен уже в коридоре.
***
До экзамена оставалось всего ничего.
Пулей вылетев из метро, Ичиго помчался в университет. Прохожие в испуге шарахались от взъерошенного рыжего парня с диким взглядом.
И вот уже виднелось величественное здание университета. Перебежав дорогу и чуть не попав под машину раза три, Ичиго оказался у дверей.
Лифт как раз был открыт. Но его двери уже закрывались.
- Подождите! – крикнул Ичиго, протискиваясь сквозь толпу студентов.
Двери уже почти закрылись, как вдруг одна девушка придержала лифт. Ичиго заскочил туда.
- Фух, спасибо вам, - пытаясь отдышаться, поблагодарил незнакомку рыжий.
- Да не за…
Договорить его спасительница не успела. Следом за Ичиго в лифт протиснулись еще человек пять, поэтому темноволосая девушка оказалась плотно прижата к Куросаки.
Дверцы лифта закрылись.
Но тут свет потух. А лифт остановился.
Кто-то в панике закричал. Кто-то нервно захихикал. У Ичиго же было на уме лишь пара слов, полностью отображавших его настроение.
- Вот ведь черт.
Свет зажегся. Но лифт не сдвинулся с места.
«Этого еще не хватало!».
В кармане Куросаки завибрировал мобильный телефон.
Но как вытащить его из кармана, если ты не можешь двинуть рукой?
Мертвую тишину в лифте нарушало мерное жужжание мобильника, которое потихоньку начало раздражать всех. Почти все жертвы многоэтажного здания зло уставились на Ичиго.
Жужжание продолжалось. А взгляды становились все злее и злее.
- Вы не могли бы? – обратился Ичиго к темноволосой девушке, прижатой к нему.
- Не могла бы что? – посмотрела она ему в глаза. Куросаки вздохнул.
- Немоглибывзятьмобильныйизмоегокармана? – выпалил Ичиго, чувствуя что, начинает краснеть.
- Чего-чего? – глаза девушки округлились. Кстати о глазах: у незнакомки были невероятно красивые глаза.
- Вы не могли бы взять мой мобильный из моего кармана, чтобы я мог ответить на звонок?
- О, разумеется, - пожала плечами она.
Каким-то образом, изогнувшись, девушка достала из кармана рыжего мобильный. А потом поднесла его к уху согнувшегося едва ли не пополам Ичиго.
- Куросаки, ты хотя бы знаешь, сколько прошло времени? Экзамен вот-вот начнется!
Исида.
- Я застрял в лифте, - сконфуженно буркнул Ичиго в трубку.
Урюу фыркнул.
- А не мог забраться по лестнице?
Ичиго поморщился.
- На пятнадцатый этаж? Ты смерти моей хочешь?
- Кто знает – а вдруг я правда хочу твоей смерти, - насмешливо отозвался его однокурсник. Рядом послышался взволнованный голос Орихиме: «Исида-кун, не говори так!».
- Передай преподавателю, что я опоздаю.
Исида хмыкнул.
- Передам.
Гудки.
- Можно уже убирать? – осведомилась его спасительница. – А то у меня рука уже затекла.
- Ага. Спасибо, что помогли.
Вскоре мобильник Ичиго снова оказался в его кармане.
А лифт по-прежнему не желал сдвинуться с места.
***
Чем-то пахло.
Чем-то приятным.
«Цветами», - дошло до Ичиго.
Вот только…от кого так пахнет?
Распространитель цветочного аромата обнаружился быстро – ею оказалась та самая девушка, что была прижата к рыжему.
Волосы у девушки были черные, блестящие. А еще у нее потрясающие глаза.
- Что вы на меня уставились?
Ичиго вздрогнул. До него не сразу дошло, что он в открытую пялился на нее.
- Ты что на мою грудь смотрел?! – возмутилась незнакомка. Ичиго отчаянно замотал головой.
- Нет-нет! Да и зачем мне…
Синие глаза с подозрением смотрели на него.
- Ну-ну.
Снова молчание.
Рядом кто-то молился. А еще рядом кто-то кашлял.
- Вы тоже? – раздался голос синеглазой девушки. Ичиго с удивлением взглянул на нее.
- Что?
- Вы тоже сдаете экзамен по высшей математике? – уточнила она, глядя папку в руках Ичиго, из которой торчали листки с формулами.
- Ага.
Девушка улыбнулась.
- Терпеть не могу математику.
Ичиго хмыкнул.
- Я тоже. Но приходиться изучать.
Снова тишина, прерывающаяся шорохами, кашлем и вздохами.
- Всегда не могла понять эти сложные интегралы, - девушка взглянула ему в глаза.
Ичиго улыбнулся.
- Объяснить?..
***
Вскоре их беседа из лекции по интегралам плавно перетекла в обсуждение других предметов.
Вскоре Ичиго начал рассказывать разные случаи из своей жизни.
Вскоре девушка начала смеяться, не обращая внимания на тесноту и жару. А ее смех был крайне заразительным.
И поэтому вскоре и Ичиго тоже стал смеяться и улыбаться, совсем забыв об экзамене.
***
Свет еще раз моргнул. И тут лифт поехал. Остановившись на третьем этаже, дверцы лифта распахнулись. Народ хлынул наружу.
«Экзамен!», - забилась в голове эта мысль и Ичиго, сломя голову бросился к лестнице.
Где-то на восьмом этаже рыжий кое-что вспомнил. И от всей души выругался.
Он забыл взять номер телефона у той девушки. А еще забыл спросить ее имя.
«Я – идиот», - констатировал Ичиго и уныло поплелся на пятнадцатый этаж. Вдруг он еще успеет на экзамен?
***
- Чего хандришь, Куросаки?
- Не твое дело, - огрызнулся Ичиго, покосившись на идущего рядом Исиду.
- Куросаки-кун, что-то случилось? – серые глаза с волнением смотрели на рыжего.
- Все в порядке, Иноуэ. Все в поряд…
Ичиго застыл: к ним шла та самая девушка из лифта.
- В чем дело Куросаки-кун? – с удивлением взглянула на стоящего в шоке Куросаки, но тут заметила ту брюнетку и замахала ей рукой. – О, рада тебя видеть Кучики-сан!
- И я тебя, Иноуэ, - незнакомка остановилась перед ними, ехидно глядя на рыжего.
- Вы знакомы? – убитым тоном поинтересовался Ичиго у веселой Орихиме.
Исида фыркнул.
-Куросаки, ну ты даешь, - Урюу поправил очки. – Кучики-сан перевели к нам пару месяцев назад с другой группы.
- Пару месяцев назад?! – глаза Ичиго заняли добрую половину лица.
- Кучики-сан, не обращайте внимания на этого идиота: у него вечно плохо с памятью на лица и имена.
Ичиго с Кучики смотрели друг на друга.
- Ой! Исида-кун, я забыла свой завтрак в аудитории! – охнула Иноуэ и схватила Исиду за руку, потащив к кабинету. – Пойдем, я возьму его, а то вы так и не попробуете мой новый десерт из рыбы и шоколада!
Вскоре Ичиго остался наедине с девушкой.
- Это…как-то неловко получилось… - неуверенно протянул Ичиго, взъерошивая себе волосы.
Кучики кивнула, скрестив руки на груди.
- Полностью согласна.
Напряженное молчание.
- Давай заново.
Улыбка.
- Давай.
Ичиго кашлянул.
- Куросаки Ичиго.
Протянутая рука.
- Кучики Рукия, - ответила Рукия, пожав руку рыжего. – Приятно с тобой познакомиться, Ичиго.
Улыбка.
- Мне тоже. Рукия.

Вопрос: Оценить?

1. 1		0	(0%)
2. 2		0	(0%)
3. 3		4	(10%)
4. 4		5	(12.5%)
5. 5		31	(77.5%)
Всего:		40

@темы: Фанфикшен

---

"имя"

[крик в небо]

Цикл: «музыка в голове» ©
Краткое описание: данный цикл подразумевает под собой серию сонг-фиков, на песни Александры Образцовой. поет эта безумно талантливая девушка под псевдонимом Амели на мели. на данный момент в цикле используется как фендом лишь блич и насчитывается 7 "песен".
Название: «Имя»
Песня: Амели на мели – «Безымянной»
Автор:  крик в небо aka vieria112
Бета: tysia
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Ичиго/Рукия
Жанр: angst, romance
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: герои принадлежат Кубо.
Предупреждения: все что описывает в фике происходит после событий 423 главы. ОСС наверное не обошел стороной х)
размещать лишь с данной шапкой. желательно сообщать об этом автору.

содержание цикла

Содержание цикла (песни + пейринги):
1. скажи (Кайен/Рукия)
2. одиночество спи (Рукия/Ичиго)
3. там, где нас нет (Ичиго/Рукия)
4. между нами (Гриммджоу/Рукия)
5. не важно (Орихиме/Улькиора)
6. прости мне (Орихиме/Ичиго)
7. безымянной (Ичиго/Рукия)

Было странно видеть её такой. Было странно видеть то, как ломалась гордая Кучики. А ломалась она долго. И больно так ломалась.. Казалось, что можно было увидеть, как рвется её сердце, а вместе с ним и она сама. Рвется по тонкому шву, прошитому грубыми нитками. Второй раз сшить себя не получится, второй раз это не поможет. А она так старалась. День за днем, год за годом, она протыкала сердце острой иглой. И руки дрожали от боли, и на глазах выступали слезы, а она все продолжала соединять себя, сшивать кровоточащие лоскутки сердца. Это было совсем не просто, но напрасно.
Может, тогда не сумела зашить до конца?
Может быть.
Или, может, не прочно зашила?
И это может быть.
А, может, порвали? Взяли и разорвали? По швам, по только зашившим ранам?
Может, может быть..

Во мне покоя не ищи,
Весь мой покой в тебе растает.

Мало кто не заметил, что Рукия вернулась не-та-кой. Но все свалили на затянувшееся пребывание на грунте и отголоски пережитых событий. Война с Айзеном мало кого оставила прежним. Хотя, конечно, все знали истинную причину, но никто не говорил об этом вслух. Может, боялись сделать еще хуже лишними сплетнями. Может, не хотели смотреть правде в глаза. Может, было безразлично. Но ничто из этого не могло повлиять на неё.
Девушка, как и прежде с рвением бралась за любую работу. Выполнение отчетов вызывало не меньший энтузиазм, чем ожесточенные баталии с посягнувшими на спокойствие Общества душ. Только никто не придал значения тому, что после выполнения задания она исчезала в стенах поместья, да и всю письменную работу брала лишь туда. Так она отгораживала себя от реального мира. Так она забывала минувшее. Так она возвращала свой покой, который оставила навсегда где-то там, далеко, в небольшой комнате с открытыми настежь окнами и рыжим идиотом, вновь с упоением наблюдающим за луной. Одинокой луной..

И вереницы серых дней -
Уже не будет так, как прежде,
И с каждым счастьем всё сильней
Сжимает сердце под одеждой
За то, что счастье не твоё
За то, что руки вновь чужие
За то, что я так далеко
За то, что мы с тобой родные..

Потеряв покой, ничто не вернуло его. Не оставляя ни одной свободной минуты, она не вернула себе и толику былого спокойствия. Его нигде не было. Но без него невозможно было успокоиться, и она продолжала приравнивать работу к своей новой жизни. Даже в короткие часы сна, которыми Рукия одаривала себя перед рассветом, чтобы пропустить первые лучи взъерошенного солнца, она боролась за покой, изматывая себя до крайности. Но все равно ей виделись сны. Не сложно догадаться, что в них она видела свой покой.. И это не прекращалось никогда. То ли она его преследовала, то ли он не хотел покидать её. И это было лишь начало.. Начало её безумия.

Грань между сном и реальностью стиралась. Хотя, скорее всего, просто износилась. Рукия поняла это не сразу. Видеть сны наяву – привычно для людей. Эти сны зовутся мечтами. Но она не была человеком, и мечтать ей было не положено. И она не мечтала. Но видела цветные сны. Раз за разом они представали перед её глазами, улавливая удобный момент. Сначала – редкие видения. Знакомые черты во встречных лицах. Больше всего в нем – красноволосом, нередко хмурящем брови и тоже родном. Это легко было объяснить, ведь они, правда, были похожи. Даже пресловутый характер не оставлял сомнений, что это любому могло привидеться, тем более в лучах закатного, такого же рыжего солнца. Поэтому она стала избегать и заката. Но видения не престали избегать её. Теперь он виделся во всех и всегда. Но это было еще хорошо. Когда тени прошлого стали появляться из ниоткуда и исчезать так же в никуда, это стало пугать. Но и это было еще хорошо. Когда же сон перестал исчезать, превратившись в жизнь, она поняла, что не верит больше своим глазам. Она подарила свои глаза ночному небу, над все той же комнаткой и смотрела глубокой синевой в распахнутое окно..

Когда Кучики Рукия внезапно потеряла зрение, всем стало не по себе. Шинигами не теряли зрение просто так. Они не люди, они неживые. Они или рождаются незрячими, или слепнут, пораженные сиянием огненного взрыва. В крайнем случае, они лишаются глаз, а вместе с ним и зрения. Но ничего из этого не было с Рукией. Она была в последнем серьезном задании более недели назад, где не то, что глаза, ни одна клеточка тела её не была тронута, да и видела девушка всю свою не-жизнь. Она просто перестала видеть этот мир.

Её поместили в казармах 4 отряда. Кучики была выделена отдельная палата, и это было на тот момент самой большой ошибкой. Девушка вновь оставалась одна. Только уже не там, где за стеной можно было порой почувствовать беззвучные шаги брата, или ошалелый топот друга детства, а там, где была лишь бескрайняя снежная равнина и единственная комната. Комната, наполненная голосами, звуками, жизнью. И она видела, видела все это, но не слышала. А так хотелось.. Пытаться понять по движению губ его слова было невозможно, а тем более речь других еще более далеких. И она.. Она ловила каждое движение этих самых пересохших губ, проговаривая их в голове, складывая варианты слов.
Порой Рукия слышала, как её кто-то зовет, говорит с ней, и от этого становилось спокойно. Наверно потому что там все хорошо. Там шинигами тоже говорят, слушают, и может уже живут. Вдруг без неё они научились жить?.. И почему-то она никогда не отвечала, а лишь изредка кивала головой и складывала пальцами замысловатые фигуры, указывая значения слов. А еще, она порой рисовала то, что видит. И рука скользила по бумаге, путая первоначальное расположения, накладывая неправильно штрихи. Никто не мог разобрать, что на них было нарисовано. Лишь потом, годы спустя кто-то заметит, что размер рисунка напоминает оконную раму, а где-то с краю порой да проскользнет рыжая кривая.. Так она потеряла голос, не оставив его никому, боясь потревожить чей-то смутный покой.

Вслед за зрением она потеряла слух. Это прошло с разницей всего в пару дней. Эта грань стиралась резко. Просто кто-то брал ластик и стирал её. И она начинала слышать.. Так же случилось и с осязанием. Ей просто резко стало холодно. Ледяное небо подарило ей единственное ощущение, ведь это небо – её внутренний мир. Внутренний мир владелицы самого красивого ледяного зампакто. И ничуть не странно, что небо темное. Просто луна не способна светить и освещать, поэтому все вокруг погружалось во тьму. Мягкую, нежную, как и она..

И Рукия каждый день наблюдала. Она наблюдала за его счастьем. Он жил и имел право на счастье. А она делила это счастье с ним. Она была счастлива его счастью. Она была счастлива чужим рукам, гревшим его такими холодными ночами. Она была счастлива, что не была сейчас рядом. Она была счастлива, что каждую ночь может любоваться им и охранять чуткий сон возмужавшего, но все такого же лохматого и.. идиота.

Безымянной оставляют меня.
Имя моё в устах твоих задержалось,
Когда в нашем доме зима,
Ему там тепло, оно с тобою осталось..

Она совсем не заметила, когда забыла свое имя. Она забыла, кто она. Она не знала, что было раньше. Она забыла все то, что было до, и не знала, что будет после. Она не знала, что она такое, и где она сейчас. И лишь четко ощущала тепло. Тепло, которое пульсировало в ней, не давая замерзнуть среди колючего льда. Она и сама была словно лед, но все внезапно вновь оттаивало, и наступала весна. И ей было тепло. Ей было жарко. Ей было невыносимо светло. Каково это быть счастливой? Это чувствовать, как тепло разноситься трепетной пульсацией, от единого созвучия букв на чужих устах.. Она не знала этого, но она жила этим.

И никто более не произносил её имени. Никто не хотел больше разлучать их. Это имя жило лишь на его устах: и во сне, и наяву. Это созвучие 5-ти букв не давало ему сгореть, и это созвучие букв не давало ей замерзнуть. Это имя заставляло их жить.

Вопрос: Оценить?

1. 5		15	(93.75%)
2. 4		1	(6.25%)
3. 3		0	(0%)
4. 2		0	(0%)
5. 1		0	(0%)
Всего:		16

@темы: Фанфикшен

---

[Yami no Serena]

Дорогие собратья ИчиРуковцы, у нас очередной повод отпраздновать!

Страничка из Shounen Jumpa:

ТА-ДАМ!!!

Может, пора им переименовываться в Shoujo Jump?

Нет, серьёзно! ну вы посмотрите а!
Сначала Кубо убивает нас таким окончанием арки, потом - календарь с просто божественной Рукией, потом - трейлеры к фильму, в которых хватаешься за сердце от душераздирающих криков Рукии, и теперь, когда уже все более менее успокоились и застыли в тихом предвкушении долгожданной главы, должно было произойти ЭТО - всемирно известный журнал сенёна прямо посередине, на самом видном месте, посреди кучи сенённых картинок выставил ТАКОЙ седзё момент!!!

Глава календарь трейлеры и теперь вот это

Передоооооз...............

Ну, кто тут ещё возьмется утверждать, что ИчиРуки не канон?

@темы: От Кубо с любовью, Официальное, Новости

---

Видео

[Леди Лоренс]

Как раз по последней главе)

@темы: Клипы

---

Bleach Movie 4. Jigoku Hen. Official Trailer.

[*[Джо]*]

На официальном сайте десятого мувика появился новый, полутораминутный трейлер.
Почему я вам о нём говорю?) Да потому что мы действительно увидим ответ FtB - теперь Рукия отчаянно зовёт Ичиго... Оририн респект - получилось... просто непередаваемо.



Перевод реплик трейлера (спасибо опять же друзьям с БА)


Рукия: Это место, куда не могут попасть даже шинигами, запрещённое место... ступишь за черту - умрёшь.
Ичиго: Это место... Не может быть?!
Рукия: Да... это - Ад.
---

Ичиго: Да что с реяцу этого парня?
Шюрен*: Мы хотим освободиться от оков Ада.
Кокуто: Если печать будет сломана и два мира сойдутся, человечество погибнет.
Рукия: Надо попасть в Ад и уничтожить "cэнте".**
Шюрен: Уничтожить мир - тогда мы получим свободу!

Шюрен: Милости просим... в Ад.

*начинается песня* T.M. Revolution - Save the One, Save the All.
---

Ичиго: Я не могу потерять... самое важное для меня!*** Я обязательно защищу... Я должен победить, даже если это будет стоить мне жизни!
Хицугая: Нет времени на сомнения.
Ренджи: Предоставь это нам!
Кокуто: Там, в Аду... не принимай форму холлоу... Ты потеряешь над собой контроль и не сможешь вернуться никогда!

*крик Ичиго*

Ишида: Ад слишком опасен для Куросаки...
Ичиго: Мне всё равно, что случится с моим телом!.. Я... Защищу!
Рукия: Ичиго!
Ичиго: Защищу!... ЗАЩИЩУ!!!
Рукия: ИЧИГО!!!

*анонс*

Рукия: Не надо... Вернись... ИЧИГОООО!!!

*Шюрен - НП, который плохой)
Кокуто, соответственно, союзник:
**"сенте" - хз, что под этим подразумевается, может, печать, может, ещё что. Английского перевода слова также нет.
*** Ичиго говорит: "taisetsuna mono", что может пониматься и как "драгоценные вещи", и как "драгоценные люди", поэтому я решила объединить)

запись создана: 22.10.2010 в 18:11

@темы: От Кубо с любовью, От аниматоров с любовью, Официальное, Новости

---

драббл без названия

[veliri]

Название: -
Автор:  veliri
Рейтинг: G
Пейринг: Ичиго/Рукия
Жанр: ангст
Дисклеймер: не мои ни разу.
Предупреждение: постканон, т.е. спойлеры для последних глав манги
От автора: написано по заявке

Она смотрит на него. Всегда пристально, жадно, потому что не может наглядеться. Стоит за его плечом в классе, или сидит напротив за обеденным столом, или держится чуть сбоку, когда он в очереди...

Рукия нечасто теперь бывает в мире живых. Нечасто - это по сравнению с тем временем, когда Ичиго ещё мог её видеть.

Командировку на грунт получить теперь сложно. Она лейтенант, она нужна в своём отряде, а здесь, в Генсее, всё спокойно, даже студенты справляются. Но раз в месяц по Генсейскому календарю она приходит к брату и просит:
- Пожалуйста, Нии-сама...

Бьякуя может попросить за неё. Бьякуя просит за неё каждый раз, и в его глазах понимание и грусть. Кому, как не ему, знать, что такое потеря.
И Рукия благодарна за молчание, отсутствие нотаций и бумагу с распоряжением о направлении её на грунт.

Он меняется неуловимо с каждым месяцем. Взрослеет, думает с горечью Рукия. Хотя, казалось бы, куда уж там. Никогда теперь не уйдёт эта складка между бровей, не выпрямятся окончательно в улыбке упрямо сжатые губы.
Лучше бы у него исчезла память, а не силы, думает Рукия.
Было бы легче... Им обоим.

... Рукия смотрит, как Ичиго сосредоточенно читает учебник по химии. Пальцем водит по строчкам, раз за разом вчитываясь в непонятные формулы, губы у него шевелятся, когда он раз за разом проговаривает определения, пытаясь запомнить.
У него нет мозолей он занпакто на ладонях, нет бинтов или гипса, только пластырь на брови - наверное, случайно поранился.
Рукия смотрит, смотрит, смотрит, и это так тяжело и сладко, что нет сил отвести взгляд.

"Думает ли он обо мне?.. Вспоминает ли?.."

- Я скучаю, Рукия, - вдруг шёпотом произносит парень. Она и не заметила, когда его взгляд успел стать отсутствующим. - Я так по тебе скучаю. Я бы хотел, чтобы ты иногда приходила навещать меня... Жаль, что я этого не увижу.
Минутка слабости закончена, он вновь читает учебник, а Рукия пытается вспомнить, как нужно дышать. Внутри атомной бомбой взрывается сердце.

Она порывисто подходит к Ичиго и целует его в губы - простое прикосновение, в котором все её эмоции и чувства.
А потом она уходит, быстро и не оглядываясь.
У неё ведь есть работа, не так ли?..

*

Ичиго чувствует дуновение воздуха на своей щеке. На секунду ему кажется, что он не один, но это ощущение быстро проходит.

Вопрос: Как оно?

1. 1		0	(0%)
2. 2		0	(0%)
3. 3		1	(2.78%)
4. 4		3	(8.33%)
5. 5		32	(88.89%)
Всего:		36

@темы: Фанфикшен

---

[*[Джо]*]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Bleach Beat Collection 4th Session. Kurosaki Ichigo and Kuchiki Rukia. Перевод.

[.глицерин]

Все, разумеется, помнят расчудесный шипперский дуэт Glow. Вместе с Glow, однако, в сборнике идут ещё две песни, - песня Ичиго Unchangeable word, и песня Рукии Hibiku. Они тоже офигеть насколько прекрасны - и слова в них перекликаются, и намёки огроменные, в общем слов нет
Это я к чему - недавно Алисонька-чан выставила перевод этих песен с английского на русский. Не знаю, как остальные, я перевод данных композиций впервые увидела и впечатлилась. Да так, что торкнуло меня на перевод художественный, - и вуаля, спешу представить вам Hibiku и Unchangeable word в стихотворном виде. Едиственное предупреждение: при подобном переводе весьма пострадала точность, ибо я пеклась больше о красоте и понятности предложений. Так что кидаю ссылку на перевод Алисоньки-чан - там всё точно, с английским переводом, с текстом в оригинале и без авторских добавок. (www.diary.ru/~Alisonka1992/p130454345.htm?from=...)
Как уже многие заметили, песни перекликаются, там даже фразы некоторые слово в слово повторяются, - так что я вконец обнаглела и решила выставить перевод песен в форме диалога.


Ичиго: Когда солнце взойдёт, я продолжу свой путь, -
Каждый день сохранить, в память их обратить
И оставить в душе - не забудь…
Ведь каждое утро, я вижу, что вновь
Мир тонет и тонет в волне из цветов.
А в ней исчезает, кричит кое-что -
Я чувствую слабость, взглянув за плечо.
Потерянной памяти множиться грусть -
На месте застыв, я назад обернусь…

…Твоё имя сквозь слёзы, в нём нет изменений, -
А больше ничто не имеет значения.

Рукия: Сейчас, над словами, разбитыми словно,
Я чувствую страх. Я ещё не готова.
Но все еще помню то ощущение -
От спины человека, что не знает сомнений,
Не ищет ответов…

Ичиго: И песню из сердца, что бьёт по аккордам,
Я прячу, скрываю, представившись жёстким…
То, что происходит сейчас между нами,
Не выразить просто кивком иль словами.
Вглядевшись в глаза твои, полные света,
Я слышу, как в сердце вибрирует эхо.

Рукия: Смотреть в лицо страху тяжко отныне…
Но эхом звучит, то что сложно увидеть.
Вглядевшись в глаза, я пойму, что всё просто –
Ты робок и ты притворяешься жёстким.
Тонет пейзаж, меч не даст отдохнуть -
Я, следом за эхом, продолжу свой путь.

Ичиго: Неизменное слово летит через пропасть
И сквозь подсознанье, сквозь ревность и робость.
Когда-нибудь так, без особой причины,
Мы будем близки. И мы будем едины.
Твоё имя с улыбкой кричу без сомнений –
И больше ничто не имеет значения.

Рукия: Ту пропасть, что вдруг пролегла между нами,
Ты выразишь просто кивком и словами…
Но я в тебя верю, глаза отвожу,
Я знаю, что в сердце твоём расцветут
Звуки эха…
Пусть кто-то проходит дальше и мимо,
Пусть кто-то уносит слова и мотивы,
С момента того, как начала я свой путь,
Я чувствую эхо. И я не боюсь.

Ичиго: Даже если забуду, неловко и блекло –
Есть то, что с начала начал неизменно…
Неизменное слово.

Рукия: С начала начал вместе начали путь.
Как эхо звучит, никогда не забудь…
Это неизменно.

Ну, и на всякий случай - тот же перевод, но уже по отдельности, в виде двух песен.

Unchangeable word / Слово, которое не может измениться / Неизменяющееся слово - песня Ичиго
Когда солнце взойдёт, я продолжу свой путь, -
Каждый день сохранить, в память их обратить
И оставить в душе - не забудь…
Ведь каждое утро, я вижу, что вновь
Мир тонет и тонет в волне из цветов.
А в ней исчезает, кричит кое-что -
Я чувствую слабость, взглянув за плечо.
Потерянной памяти множиться грусть -
На месте застыв, я назад обернусь…

…Твоё имя сквозь слёзы, в нём нет изменений, -
А больше ничто не имеет значения.

И песню из сердца, что бьёт по аккордам,
Я прячу, скрываю, представившись жёстким…
То, что происходит сейчас между нами,
Не выразить просто кивком иль словами.
Вглядевшись в глаза твои, полные света,
Я слышу, как в сердце вибрирует эхо.

Неизменное слово летит через пропасть
И сквозь подсознанье, сквозь ревность и робость.
Когда-нибудь так, без особой причины,
Мы будем близки. И мы будем едины.
Твоё имя с улыбкой кричу без сомнений –
И больше ничто не имеет значения.
Даже если забуду, неловко и блекло –
Есть то, что с начала начал неизменно…
Неизменное слово.

Hibiku \ Echo \ Эхо - песня Рукии

Смотреть в лицо страху тяжко отныне…
Но эхом звучит, то что сложно увидеть.
Тонет пейзаж, меч не даст отдохнуть -
Я, следом за эхом, продолжу свой путь.

Сейчас, над словами, разбитыми словно,
Я чувствую страх. Я ещё не готова.
Но все еще помню то ощущение -
От спины человека, что не знает сомнений,
Не ищет ответов…

Ту пропасть, что вдруг пролегла между нами,
Ты выразишь просто кивком и словами…
Но я в тебя верю, глаза отвожу,
Я знаю, что в сердце твоём расцветут
Звуки эха…

Пусть кто-то проходит дальше и мимо,
Пусть кто-то уносит слова и мотивы,
С момента того, как начала я свой путь,
Я чувствую эхо. И я не боюсь.

Смотреть в лицо страху тяжко отныне…
Но эхом звучит, то что сложно увидеть.
Вглядевшись в глаза, я пойму, что всё просто –
Ты робок и ты притворяешься жёстким.

С начала начал вместе начали путь.
Как эхо звучит, никогда не забудь…
Это неизменно.

@темы: Переводы, Обоснуй, Официальное, Музыка, Ссылки

---

Драбблы по мотивам последних глав

[Chirsine]

Автор: Chirsine
Бета: -
Ретинг: PG
Пэйринг: Ичиго/Рукия
Жанр: драма, романс
Дисклаймер: стандартный отказ от авторских прав
Статус: закончен
Саммари: по мотивам последних глав; дальнейшая судьба
=====
Аллилуйа

1600 слов

Каракура греется в теплых лучах весеннего солнца, и купается в лепестках сотен цветущих деревьев. Снова пришла весна, снова повержены холод и мертвый сон.
В школах и университетах начинаются занятия, и сотни детишек — счастливых и не очень, взрослых и совсем еще первоклашек — спешат в свою новую жизнь, с замиранием сердца ожидая чуда. Ожидая, что мир изменится.
Спешат на работу взрослые, рациональные, сухие, сосредоточенные на своем реальном мире. По уши в работе, по уши в долгах за новую машину, квартиру или лечение больного ребенка. И тоже спешат, не столько веря в чудеса, сколько надеясь, что разрулят все сами. Но почему-то тоже ожидая, что мир изменится.
В Национальном парке любуются цветами вышедшие проводить еще одну свою весну усталые, но все еще желающие жить старики и встречающие еще одну свою весну молодые. Влюбленные парочки, семьи, хмурые одиночки, собаки, кошки и даже птицы. И каждый надеется, что завтра все будет иначе. Что завтра будет лучше, потому что мир обязательно изменится.
Солнце греет всех без разбору — не деля ни на бедных, ни на богатых, ни на счастливых, ни на несчастных. И лепестки, кружащиеся в воздухе в танце вечной жизни и обновления, тоже не спрашивают разрешения, чтобы пройтись по лицу тонкой мимолетной тенью. И, наверное, с каждым дуновением ветра и с каждой примятой травинкой, распрямляющейся навстречу свету и теплу, с каждой улыбкой и с каждым новым вдохом мир меняется.
— Знаешь, по-моему, это цена, которую стоило бы заплатить, — Ичиго щурится на солнце, прячась от его лучей на скамейке в рваной тени старого высохшего дуба.
Теплая, мягкая и на редкость радушная весна позволила старому дереву напоследок подобрать свою труху и выбросить на прощание почки на ломких сухих ветках. И тонкие, болезненные зеленые листья, шуршащие на весеннем ветру что-то о своем, о вечном, о неизменном. И вздувшиеся над землей корни расслабленно грелись на солнце, позабыв о том, что к осени опасно накренившееся трухлявое дерево срубят городские службы, не забыв за собой выкорчевать пенек. И посадят молодой саженец на освободившееся место — чтобы тоже когда-нибудь вырос и давал тень.
Потому что мир на самом-то деле неизменен. И в этом вся штука.
— Но мы оба знаем, что дело не в этом, да?
Сидящая рядом Рукия со вздохом поправляет поля соломенной шляпки и ничего не говорит в ответ. Вовсе не потому, что ей нечего сказать — она не мир, она не может быть неизменной. И сердце ее меряет время не понятием всеобщего блага.
По-правде говоря, и сердце-то не ее.
Ичиго говорит со своим Пустым, и Рукия просто сидит рядом, наблюдая за играющими детьми и их родителями, отдыхающими на природе. У нее было время высказаться, выплакаться и даже сидеть в темноте одной и жалеть себя.
На самом деле времени не было, но это не так уж и важно.
Важно то, что они вдвоем сидят в парке, на скамейке, взявшись за руки и наблюдая за тем, как жизнь доказывает свою неизменность.
Мир-то на самом деле ни капельки не изменился. И не менялся никогда.
— Ну что, пойдем? — Ичиго поворачивается к ней.
Он хмурится — совсем как всегда, и торопится, и снова готов сорваться с места, чтобы нестись куда-то вперед, всегда вперед, не останавливаясь.
И он совершенно спокоен, потому что все для себя решил заранее.
— Не хочешь еще посидеть? — спрашивает Рукия, неосознанно сжимая его ладонь чуть сильнее.
На самом деле это для нее — солнце, парк, дети и старики, цветение сакуры и свежий ветер, кружащий пыль, песок и лепестки. Ичиго решил все очень давно, еще раньше, чем принял.
Рукия знает точно, потому что он всегда так делает.
Но она так не может. И поэтому ей нужно больше всего, больше всех, спокойно сидеть на скамейке, подставляя солнцу лицо и выглядывающие из-под задравшегося на ветру подола коленки.
Взявшись за руки, вдвоем посреди праздника жизни и обновления. И посреди доказательства неизменности.
— Ты ведь знаешь, все уже закончилось, — Ичиго пожимает плечами.
И на этот раз Рукия не может разобрать — кому именно он отвечает — ей, Пустому, набежавшему на солнце облаку или, может быть, времени.
Как бы ни оставался неизменен мир — настоящий, тот, который снаружи, который реальность — время их мира закончилось. И он умер — тихо, безболезненно, спокойно и с улыбкой на губах.
Рукии все кажется, что их миру, уснувшему в тепле и покое, могли бы позавидовать очень многие. Даже они сами.
— Бесполезно, да? — она обещала себе не плакать.
И вовсе не потому, что должна быть сильной — она наконец-то имеет право на слабость, но это ничего не изменит. Просто не изменит.
И поэтому — бесполезно. Уговаривать, плакать на плече, обнимать и говорить какую-то сентиментальную чушь. Давать ложную надежду и уверять в ней себя. Возводить свое горе в культ и поклоняться ему остаток вечной, почти бессмертной жизни.
Бесполезно даже смотреть, как порыв ветра превращает умиротворенное падение лепестков в причудливый танец.
— Тогда пойдем, — она встает первой и протягивает Ичиго руку, чтобы помочь ему подняться со скамьи.
Бесполезно делать очень многие вещи, потому что миру на них наплевать, и он не сменится ни на йоту, даже если все соберутся вместе и очень этого захотят.
Так почему Рукия не имеет права делать то, что ей хочется, если это и так ничего не изменит?
Она хочет плакать и кричать, захлебываясь слезами, что это все не справедливо. Она хочет просить прощения у Ичиго, у его отца и сестер, за то, что так и не изменила мир. Она хочет разделить с братом его боль, потому что наконец-то почти может понять его.
Рукия хочет проводить Ичиго, хочет держать его за руку и сама вести к Урахаре.
Это ее право.
Как и не принимать его желание, не соглашаться с ним, все еще верить, что есть шанс. Какое ей дело, что чудес не бывает и они, шинигами, этому подтверждение?
Она хочет. И если упорному, твердолобому неизменному миру все равно, что с ними будет, она сделает все, что в ее силах.
Если их мир умер, а этому — наплевать, кто может ей запретить хоть что-нибудь?
И Урахара Киске не смеет — он тоже не целый мир и тоже когда-то уходил. Пускай даже не так далеко и не так надолго.
Поэтому Рукия и Ичиго стоят у врат вместе, одни, снова и снова прощаясь друг с другом. Просто потому, что она не соглашается с тем, что есть. Даже если от их мира не осталось почти ни кусочка.
— Слушай, мы все равно ничего не можем изменить, — Ичиго смотрит ей в глаза с уверенностью человека, решившего за себя и за всех еще очень-очень давно. И взявшего на себя ношу чужого права решать еще раньше. — Не смиряйся, не соглашайся. Просто поверь мне. Напоследок. Ладно?
— Боже, Ичиго, если бы ты только знал… — Рукия снова обнимает его. На прощание. Напоследок. И, утыкаясь ему в плечо, снова заливает своим горем уже всю соленую от ее слезу футболку Ичиго.
— А я все знаю. Спорим? — он даже не улыбается. — Ты поверь. Это правильно. Правильнее всего, что может быть.
— Какая мне разница, правильно или нет? Мне с этого легче? Ничего же не изменится, Ичиго, чертов ты придурок! — она хлюпает носом, вжимаясь лбом в его плечо.
— Со временем станет легче, — Ичиго обнимает ее за плечи. — Эй, посмотри на меня.
Рукия поднимает на него заплаканные глаза — как дни и ночи до этого — и Ичиго, стерев подсыхающие на ее щеках дорожки слез, целомудренно целует ее в губы — просто прикасаясь, просто на прощание.
— Вокруг ничего не изменится, — продолжает он, — ни Генсей, ни Сообщество Душ. Все будет по-прежнему, понимаешь? Изменишься ты. И всем придется принять тебя такой. И они примут. Потому что мир должен оставаться неизменным.
Ичиго отпускает ее, разжимая объятия и отходя на пару шагов назад, а для нее — вперед.
— Но почему никто не может принять тебя? — ей больше всего хочется сделать шаг перед, и для него — назад.
— Потому что я — это я, а ты — это ты, — он спокойно пожимает плечами. — Так уж получилось. Веришь?
Рукия смотрит ему за спину — в пустые, совершенно пустые врата, в которых только и есть, что песок и далекие скалы, старательно вылепленные Урахарой на заре его увлечения созиданием в обход правил обычного мира.
— Не верю, — наконец решается она. — Но принимаю.
И песчаная буря внутри, не имеющая ничего общего с теплым весенним солнцем, ласковым ветром и опадающими лепестками, наконец почти успокаивается.
— Молодец, — Ичиго улыбается. — Позаботишься обо всех, ладно?
— Ладно, — она поднимает дрожащую руку, чтобы помахать на прощание, но вместо этого только вытирает снова выступившие слезы.
В мире слишком много вещей, над которыми Рукия не властна.
— Тебе станет легче. Совсем скоро. Я так не смогу, но ты изменишься, Рукия.
Она кивает, всхлипывая, и ничуть не стесняется своих слез.
— Тогда до встречи.
Он разворачивается и уходит в пустые врата.
И растворяется в воздухе, оставляя Рукию один на один с миром.
Как раз тогда, когда все только-только закончилось, но их хэппи-энд так и не наступил.
— До встречи, Ичиго.
Они никогда не встретятся — именно этим все кончилось.
Просто потому, что он никогда не сражался за мир — только за тех, кто рядом, кому Ичиго может помочь. Слишком глупо бороться за весь мир разом — он сам выступит против, не потерпит нарушения порядка. Не даст себя изменить — он такой пугливый, этот мир, и так цепляется за свою неизменность.
Поэтому за победу пришлось отдать все до последней капли. Чтобы ничего не изменилось ни для кого, чтобы изменились и поняли только они сами.
Как бы ни было это тяжело и невыносимо. Кто-то всегда должен меняться и жертвовать, чтобы для других — близких — мир оставался неизменен.
Все ушло, все, до самого донышка. Ушло полностью и без остатка, так, что больше никаких сил, никакой жизни и никаких перерождений — только рассыпаться на духовные частицы, чтобы мир цвел и был прекрасен.
Ичиго сделал все, что мог и что хотел на сотни тысяч жизней и перерождений вперед. И поэтому их больше никогда не будет.
С этим выбором нельзя согласиться, в него нельзя верить, его бесполезно пытаться понять. Можно только принять. Только пытаться изменить себя за оставшуюся почти-вечность, чтобы больше никому не пришлось жертвовать собой ради неизменности мира.
Рукия улыбается сквозь слезы и запоздало машет вслед Ичиго.
Она пообещала.
Она отпускает.
Мир может оставаться неизменным сколько угодно, она принимает его решение. И это самое главное.

I Asked For Love

1153 слова

Ичиго ходит по комнате туда-сюда, бесцельно, из угла в угол, как будто потерял что-то очень важное и не может найти. Переставляет вещи с места на место, примериваясь к тому, как и где они будут смотреться лучше, по-новому, ни о чем не напоминая.
Шкаф забит доверху коробками со старым хламом.
Ичиго ненадолго возвращается к разложенным на столе тетрадям, включает лампу, наугад достает из сумки учебник и сосредоточенно пишет.
Чтобы снова опустить голову на скрещенные руки и сидеть в темноте, выключив свет.
Чтобы карандаш снова вырисовывал на пустых тетрадных листах каракули, исполненные им одним известного и понятного глубокого смысла.
Терпения хватает ненадолго, усталости нет вообще — они подчинены целиком и полностью, до самого верха, до самого краешка, грызущей изнутри пустоте. Не той, разумно-безумной, живой и своенравной. Совсем другой пустоте. Смутное и не до конца оформившееся желание чего-то кроме, чего-то недостающего, мешает, отвлекает, не дает сосредоточиться на том, что уже второй час ночи и завтра утром нужно будет идти на занятия.
И послезавтра тоже, и потом, и каждый день, и еще долгие годы и целую жизнь — подниматься, идти, потерянно брести вперед. Чувствовать собственную незавершенность и пустоту.
Реальность — она на первом месте всегда. От нее никуда не деться, не убежать, не променять ее, не продать и даже не подарить.
Ичиго бродит по комнате, из угла в угол, чувствуя себя не на своем месте, чувствуя себя чужим. Напряженно хмурится, ерошит волосы на голове, все пытаясь поймать то оглушающее чувство чужеродности и потерянности, чтобы спросить наконец, чего же оно хочет.
Комната в темноте окрашена темно-серым в белую полоску от пробивающейся из-за занавесок луны.
Луна стучится в закрытое — теперь почти всегда — окно, но ее ждет только тоненькая щелочка в мир потерянности и пустоты, загородившийся ото всех доверху набитым коробками шкафом.
Все вокруг до отвратительности правильно, до мерзости справедливо. Так, как должно было бы быть. Так, как случилось.
Ичиго мечется загнанным зверем от двери к кровати и от кровати ко второму окну, не зная, чем унять непонятную и пугающую пустоту внутри, не дающую спокойно уснуть и проснуться в своем же мире.
Рукия может только сидеть в изголовье кровати, там, где раньше лежала отброшенная в порыве бессильной грызущей и тоскливой злости в центр комнаты подушка. Сидеть, устало прислонившись к спинке кровати, и ждать.
Прислонив ножны с занпакто к столу.
Наблюдая за лежащим на полу и смотрящим в потолок Ичиго.
Ее закрепили за Каракурой — потому что так должно быть лучше для всех, кроме нее. Кроме них. Ей наказали спасать от Пустых души обычных смертных — потому что это работа шинигами, на которую сейчас подошел бы кто угодно, кроме нее.
Рукия только окунает пальцы в струящийся бледный поток лунного света, растирая его в ладони, и наблюдает, как потерянный Ичиго пытается найти недостающие кусочки себя.
Он мерно дышит во сне, на полу, съежившись и свернувшись в маленький клубочек, поджав колени к подбородку в позе эмбриона, подсознательно, как все, веря, что это вдруг сможет помочь. Что он станет маленьким и незаметным, и проблемы обойдут его стороной.
Только во сне Ичиго может признаться, что реальность вокруг почему-то отказывается принимать его. Что мир вокруг такой же яркий, живой и беспокойный и так же мчится вперед, сметая на своем пути всех, кто рискнул его увидеть серым и неподвижным.
Рукия устала не меньше Ичиго, хотя ей и не нужно бороться за свое место в жизни. Не нужно доказывать реальности, что она имеет право на существование — любой, сильной или слабой, веселой или грустной, потерянной или обретшей себя. Драгоценная ржавая железная цепь всегда с ней и ее не нужно чинить или требовать себе новую.
Рукия не теряла реальность, не уходила в сказку, не становилась героем. Она не ломала себя, не шла напролом и даже почти ничем не жертвовала во имя других. Она не возвращалась, обожженная, на пепелище, из которого надо пытаться воссоздавать цветущий сад, хотя совсем еще рядом, совсем перед ней, катятся по траве призрачные спелые яблоки и неторопливо облетают лепестки прекрасного миража цветущей вишни.
Рукии почти не нужно смиряться и она почти ничего не теряла.
Но грызущая, стонущая, воющая, тихо плачущая пустота не дает покоя. Ее нельзя выразить и от нее нельзя избавиться. Ее можно только углубить, усугубить, разорвать себе сердце и не чувствовать больше ничего кроме надвигающейся тьмы.
Эта горечь сладка, эта тоска прекрасна, эта боль так приятна…
А усталость приносит удовлетворение.
Рукия день за днем следует за Ичиго попятам, вместо того, чтобы спасать одни души от других и восстанавливать вечный и нерушимо утекающий сквозь широко расставленные пальцы баланс Сообщества Душ.
Она наблюдает, скрываясь ото всех и открывая себя не видящему ее Ичиго.
И добрая девочка Орихиме отступается, потому что есть вещи, которые даже она — маленькое теплое солнышко — не может исправить и осветить своей любовью.
И умный мальчик Исида делает вид, что совсем ничего не видит дальше своего носа, потому что даже его рациональность и логический подход к вещам не может объяснить всего.
И вечно строящий из себя идиота, но страшно мудрый, до ужаса усталый внутри Ишшин просто не вмешивается, потому что иногда действительно лучше не вмешиваться — уже бесполезно.
Например, когда добрая сказка превращается в мучительный кошмар для двоих, разделенных тонкой непрозрачной зеркальной стеной — у нее есть гигай, она может отказаться от всего, ей помогут, она измениться, она все сделает — и страдающих каждый на своей половине — он может пытаться, рваться вперед, верить, биться, как рыба об лед, но надеяться — без шанса сказать друг другу о том, что творится внутри.
Но она-то видит, она-то может услышать.
Но Ичиго-то не скажет.
А Рукия говорит — в глухую пустоту, которую оба пытаются безуспешно заполнить чем-то новым. Она говорила, что скоро все изменится — и проходят недели. Что вот-вот мир снова примет его — и вечно хмурого Куросаки опасаются даже его друзья. Что ему просто надо перетерпеть — и Ичиго не знает, куда себя деть ото всего и ото всех.
Что все изменится — и ничего не меняется.
Рукия отпускала его и себя. Прощалась. Уходила. Пыталась забыть.
И все равно возвращалась.
Днем ли, неслышно подходя со спины и обнимая так крепко, как только может, и как он никогда не почувствует. Ночью ли, садясь рядом с изголовьем кровати или возле его головы на полу и запуская ломкие тонкие пальцы в теплые медно-рыжие в темноте волосы.
Она не сможет уйти до тех пор, пока Ичиго ее не отпустит. Она может сколько угодно говорить в пустоту «Ты свободен», но он не услышит.
Иногда ей кажется, что лучше бы он не пришел еще тогда — на Соукиоку. А может быть — чтобы не успел спасти ее и свою семью от Пустого, тогда, давным-давно, в их чудесной солнечной сказке.
Ичиго хочет ее отпустить, хочет дать ей уйти, но Рукия не уходит. Он говорит днями, ночами, самому себе, в пустоту комнаты и безлюдность Каракурских улочек «Мы все свободны», но она не поверит.
Иногда ему кажется… нет, он себе никогда не признается.
Только Рукия, читающая его в скользящих по расслабленному и почти-счастливому лицу ночных тенях, знает все до последней капли.
Ичиго никогда не согласится пойти простым путем. Рукия никогда ему не позволит сделать такой выбор.
Они обречены на свою зеркальную в одну сторону стену до тех пор, пока Провидение не решит разрушить их вечное царство рухнувших надежд на двоих.

Song Of Amergin

1361 слово

Дом обветшалый, прогнивший. В стенах дырки такие, что голову просунуть можно и посмотреть, что внутри. И крыша насквозь дырява вся — во время дождя с потолка наверняка течет неимоверно.
Пахнет плесенью.
Восьмидесятый район Руконгая, Зараки. Гнилая хибарка на самом отшибе, у леса — дворец по местным меркам. А дворцы здесь просто так не раздают каждому встречному.
— Эй, госпожа Шинигами, ты здесь что забыла?
Рукия даже не оборачивается. Молча кладет ладонь на рукоять занпакто, и незадачливое любопытство за спиной как ветром сдувает. Вместе с хозяином.
Старших офицеров даже в Зараки побаиваются — знают, за кем сила. Знают, кто главный. Этому тут учат в первую очередь — знать свое место. Даже не учат — вбивают в голову до крови и темных мушек перед глазами, до осознанной привычки бросаться в ноги каждому, кто сильнее.
— Госпожа Шинигами, счастье-то какое! Неужто наконец и у нас порядок наведут…
Она так и не убирает ладони с рукояти меча, и сгорбленная бабулька — Ками-сама, в Зараки ведь и старики живут, и дети малые, а не только ворье и убийцы… — спешит уползти в ближайший сарай, чтобы ненароком не разозлить госпожу Шинигами еще сильнее.
Жить-то все хотят. А после встречи с офицерами Готея из здешних мало кто выживает — это уже закон.
— Сестренка, у тебя не найдется поесть чего? — малец в драной юкате бесстрашно дергает ее за рукав косоде. — А меч дашь посмотреть?
Чтобы посмотреть ему в глаза, приходится повернуть голову.
Мальчонка с огромной реяцу — Ками-сама, скольких они теряют, скольких не находят только потому, что Руконгай слишком велик и не хватает шинигами, чтобы регулярно его обыскивать… — с визгом убегает куда-то в переулки, подальше от страшной Шинигами с промораживающим взглядом.
Их тех, кому посчастливилось после детства в Зараки выбраться поближе к первым районам, поближе к шинигами и порядку, выходят самые живучие, самые хитрые и беспощадные солдаты. В Академии их холят и лелеют — послушных, чтящих субординацию убийц, всегда держащих за пазухой острый вакидзаси на случай предательства. Таких в Готее очень любят — разобщенных, себе на уме, всегда готовых покарать товарища по первому приказу сверху.
Иначе как еще Великим Домам держать в узде свою маленькую армию?
— Есть кто дома?
Рукия ждет ответного оклика, шорохов или чего-то еще, доказывающего, что внутри есть хотя бы одна живая душа.
— Сестренка, тебе что нужно? — за ее спиной стоит маленький рыжий мальчишка со свертком в руках. — Ты к дедушке пришла?
Воздух вокруг переполнен силой, совсем еще юной, бойкой, бескомпромиссной и такой теплой…
— Ты тут живешь? — Рукия опускается перед ним на корточки.
Чья это сила? Его ли?
— Да, с дедушкой, — мальчик кивает, неловко переминаясь с ноги на ногу и вертя в руках сверток, — он болеет и я ходил за лекарствами. Вот, — он протягивает сверток Рукии. — Сестренка, ты же шинигами, да? Ты же сможешь вылечить дедушку?
В дальних районах Руконгая все еще верят, что шинигами — всесильные боги. И ждут, когда же они наконец обратят свою суровую мощь и благодать на простых… на простые души.
— Дедушка, к нам шинигами пришла! — мальчик тянет ее за собой, в разбиваемый солнечными лучами сумрак развалюхи на самом краю леса, в тяжелый, переполненный пылью и предчувствием смерти, влажный воздух. — Она тебе поможет!
Предчувствие, разливающееся в воздухе, предчувствие скорой смерти души, скорого освобождения, настоящего страха — оно всегда одно и то же.
На перерождение все уходят одинаково.
Что шинигами, что простые души. Кто-то раньше, а кто-то — позже. И чем больше в тоненькой оболочке, напоминающей самого себя когда-то в другом мире и другой жизни, сохранилось силы и воли, тем дольше ей уготовано скитаться по Сообществу Душ.
Седовласый старик, укутанный в тонкое ветхое одеяло, лежит в самом дальнем углу дома, за криво составленными наспех и из-за неумения на подобие седзе досок.
Совсем старый, совсем дряхлый. Вот-вот уйдет. Не помогут ни лекарства, ни кидо.
А он еще находит силы смеяться, показывая ровный ряд по-юношески крепких и белых зубов.
— Я снова могу тебя видеть, Рукия.
И дурашливо улыбается, посверкивая в темноте ясными карими глазами.
— Я рада, Ичиго.
Всего месяц, месяц назад доложили о том, что душа Куросаки Ичиго, за которой пристально наблюдали почти сотню лет, покинула пределы Генсея. Его обнаружили, лихорадочно сканируя земли Руконгая и обыскивая каждый район, по реяцу в самой глубине, в дичайшей и безобразнейшей дали.
В Зараки.
Уж кто-то, а Ичиго там выжить должен был. Обязан был. Его так ждали, в него так верили, Готей так надеялся его себе наконец-то заполучить…
— Вы такие дураки, — он смеется напополам с дерущим легкие кашлем.
— Уж какие есть, Ичиго, — Рукия опускается у его изголовья, рассеянно улыбаясь.
Так странно. Так правильно.
Она все никак не может прочувствовать до конца, что происходит. Никак не может совместить там, внутри себя, то, чего ждала и то, что есть. И то, что могло бы быть.
— Я знал, что кто-нибудь из вас рано или поздно появится здесь.
Дрожащая морщинистая рука с нежностью гладит ее по щеке.
Рукия накрывает его пальцы своими.
— Надеялся, что это будешь ты или Ренджи… И знаешь, честное слово, боялся, что вас не узнаю. Вот старый дурак, да?
— Все в порядке, — мягко улыбается она.
Еще не осознала до конца, не поняла, и потому так спокойна.
И это хорошо — Ичиго должен запомнить ее такой, должен увидеть ее в последний раз именно такой.
— Знал, что будете… искать по реяцу… — ему тяжело говорить, — она не моя. Мальчонки, внучка, — Ичиго с трудом переводит взгляд на замершего чуть поодаль оборвыша со свертком бесполезных лекарств в руках. — Ко мне сила так и не вернулась. Ты забери его с собой. И еще двое здесь есть… крепких, как раз на службу сойдут — шинигами из них хорошие выйдут. Нечего детям тут делать…
— Хорошо, Ичиго.
Рукия склоняется ниже, чтобы ему не нужно было болезненно щурится и вглядываться в ее лицо.
— А лучше, знаешь, — Ичиго переходит на шепот, — не уводи их в Академию. Просто забери из Зараки куда-нибудь в первые районы — вдруг кто-нибудь в семью к себе возьмет. А там уж когда вырастут — пусть сами решают. Нельзя их прямо так, сразу, вам отдавать. Нельзя так калечить.
— Прости, — она коротко всхлипывает и жмурится, чтобы прогнать слезы.
И продолжает держать его за руку.
Понял. Через столько лет не просто понял, но и простил.
— Пообещай, что в Академию их не отдашь, — просит Ичиго, из последних сил хмуро сдвигая брови.
Рукия быстро кивает, так и не открывая глаза.
Только цепляется за его руку, за дрожащие холодеющие пальцы.
— Сабуро, подожди госпожу Шинигами снаружи, — откашлявшись, слабом голосом говорит он мальчику.
— А как же ты, дедуля? — шмыгает носом тот.
Та самая только детская, чистая и незамутненная способность чувствовать правду говорит ему, что что-то идет не так.
Но раз деда сказал выйди, значит, придется.
— А я отдохну немного после помощи госпожи Шинигами и вас нагоню. Ну, иди же, кому сказал! — горло саднит, и командный окрик больше похож на сорванный шепот. — И лекарства мне оставь, дуралей! Как же деда без них на поправку пойдет?
Просияв, мальчишка мигом подбегает к ним с Рукией и, благодарно поклонившись ей, почтительно кладет рядом сверток с лекарствами.
— Не забудь их с собой забрать, — Ичиго подталкивает сверток к ней, когда Сабуро выходит на улицу. — Мало ли что в дороге случится. И еды с собой возьми — тайничок вон под теми досками есть, там оставалось немного. Мне-то это все теперь без надобности… Эй, Рукия, ты что, плачешь? — удивленно переспрашивает он.
Она яростно мотает головой, поспешно утирая рукавом с лица слезы.
Наконец-то вернулся в Готей, после стольких лет, и двух месяцев не прожил.
— Все в порядке, правда, — оправдывается она.
— Совсем ведь не изменилась, — с улыбкой вздыхает Ичиго, закашливаясь в конце фразы. — Вообще не изменилась, — хрипло добавляет он.
— А вот и неправда. Я теперь лейтенант, — Рукия демонстрирует ему лейтенантский шеврон на плече, внутренне радуясь, что можно ненадолго отвлечь разговор.
— Еще скажи, Абарай капитаном стал, — он снова кашляет — вместо смеха. — Вы молодцы с ним… И как, не поженились еще? — хитро щурится Ичиго.
— Да ну тебя, Ичиго! Какая свадьба! — мгновенно вспыхнув, возмущается она. Даже плакать перестает. — Мы с Ренджи…
— Ну как есть дураки, — сварливо бормочет он, прикрывая глаза.
— Ичиго? — обеспокоенно зовет его Рукия.
— Передай ему, я разрешил, — тихо продолжает он. — А то Ренджи пока не пнуть, сам не решится… Я сам тебя ну никак уже под венец не поведу… — его голос стихает.
— Ичиго! — стиснув слабеющую ладонь, Рукия встряхивает его за плечо. — Ичиго!
— Знаешь, я ужасно рад, что успел тебя увидеть. Через столько-то лет… — светло улыбается он, неожиданно ясным взглядом охватывая ее сгорбленную фигуру. Через все его морщины, через усталость, через долгие-долгие годы проступает тот самый шестнадцатилетний мальчишка. — Я счастлив, Рукия.
И выдыхает.

Вопрос: Оценка:

1. 1		0	(0%)
2. 2		0	(0%)
3. 3		0	(0%)
4. 4		1	(3.7%)
5. 5		26	(96.3%)
Всего:		27

@темы: Фанфикшен